Рубит базилик. Тук-тук-тук. Рубит стручковую фасоль. Тук-тук.

Эгония, сидя за ее спиной, наблюдает, как старшая готовит суп писту. Фелисите постоянно кормит ее всевозможными вкусностями. Ну наверное. К тому времени, как суп попадает Эгонии в рот, он успевает прогоркнуть. А вот мать бросала младшей только кожуру и черствые гренки. Впрочем, Эгония ее понимала. Глупо переводить еду впустую. Да и разницы никакой.

А вот Фелисите разницу видела. Она не покупала сестре отвратительное варево в банках, чтобы приберечь домашний суп для себя. Упрямо продолжала готовить на двоих блюда, которые Эгония никогда не оценит. Той хотелось сказать: «Не утруждайся, ты же не играешь концерты для глухих, я все равно ничего не пойму».

Но даже будь Эгония глухой, ей бы все равно хотелось, чтобы кто-то играл для нее концерты. Или чтобы ей рассказали о море, если бы она была слепой.

Видя спину сестры, которая готовит для нее несмотря ни на что, Эгония вдруг вспоминает свой лес. Тут на сотню миль вокруг ни одной ели. Только бетон, галька, вода. А еще пластик. Повсюду. Толстый, полупрозрачный материал, покрывающий каждый квадратный сантиметр поверхности. Конечно, это из-за нее. Негоже жаловаться.

И все-таки Эгония предпочитает деревья.

А потом она понимает, что ей надоело подначивать Фелисите. Поначалу было очень весело плевать по углам, донимать сестру цветами и разбрасывать повсюду бабочек. Но это так утомительно – постоянно притворяться сердитой. Иногда хочется просто лечь спать или сказать: «Я скучаю по своему лесу» или «Почему ты бросила меня одну с нашей мамой?».

Может, пора найти это привидение и вернуться домой?

Эгония шевелится в кресле, гремит своей одеждой. Наконец делает глубокий вдох и шепчет:

– Включи пылесос. Мне нужно кое-что рассказать тебе о Кармин. Не для того чтобы помочь, я просто хочу поскорее уехать.

Нож замирает на полпути над фасолью. Фелисите оборачивается, берет пылесос.

– Говори. Только громче, чтобы я слышала тебя за шумом.

Жужжание наполняет квартиру. Из гостиной доносится стон призрака графини, но близняшки не обращают на нее внимания.

– Так вот. В той книге… Ну, то есть в дневнике…

Фелисите хочется встряхнуть Агонию, чтобы та быстрее выталкивала из себя слова, но приходится сдерживаться. Она подносит трубку ко рту сестры и наклоняется к ней, чтобы лучше слышать. Кто знает, когда упрямица снова решит заговорить.

– В дневнике было написано… Испания, кажется. Или испанский. Несколько раз. И про пустыню тоже. Пустыня точно. Но может быть, это ничего не значит… Я не уверена.

Фелисите уже где-то слышала это… От своего отца. Да. Отец вспомнил, что Кармин в бреду упоминала пустыню. Она выключает пылесос.

– Вот видишь, когда ты стараешься, все становится проще.

Повисает тишина. Фелисите добавляет:

– Спасибо. – Затем продолжает: – Испания и пустыня – этого маловато для поисков. Но уже хоть что-то. Да, уже неплохо. По крайней мере, я знаю, какой вопрос задам Аделаиде и Закарио, если их найду…

Агония поднимает глаза. Фелисите поправляется:

– Мы знаем, какой вопрос зададим им, если найдем. Спросим, бывала ли их дочь в Испании или пустыне. Ты не против?

Агония едва заметно кивает:

– Да, я согласна.

Она ловит пустыми деснами трех пытающихся улететь насекомых и бормочет сжатыми губами:

– Дурацкие бабочки. Дай пылесос.

Фелисите прячет улыбку и возвращается к своему занятию.

Стоило признать: сестра невыносима, однако доказала свою полезность. Прежде всего, именно она нашла могилу. Что до дневника… Судя по всему, как бы Агония ни притворялась, всего она не поняла, ведь так и не выучилась читать. Ей приходилось буквально расшифровывать слова, а те норовили от нее разбежаться. Младшей не помешала бы помощь в их запоминании, если бы только ей хватило скромности и здравого смысла об этом попросить.

Сгребая нарезанные овощи в суп – плюх-плюх-плюх, – Фелисите заверила самым непринужденным тоном:

– Мы наверняка скоро найдем маму. Нутром чую. Мы в шаге от разгадки. И раз уж ты все равно здесь… я хочу сказать, что не против, если ты еще немного у меня погостишь. Только прекрати рассеивать повсюду цветы, которые пытаются меня съесть.

– Боже, дорогая, вы в своем уме? – доносится до них возмущенный вопль графини. – Уж на что я одной ногой на том свете, мне и то смотреть на нее тошно.

Фелисите рада, что Агония не слышит призраков.

Младшая сестра, как она теперь уверена, не намеренно умалчивает о том, что ей известно, а просто не смеет признаться, мол, чего-то не поняла. Фелисите это понимает, потому что сама тоже не решается все рассказать. В конце концов, они по-прежнему близнецы.

Из шкафа справа старшая достает одну из коробок, обернутых в бумагу васи – ту, где хранится чай из долины Маски. Самый сильный из странночаев, тот, который вызревал сто четырнадцать лет и чьи остатки доверила ей Марин.

– Суп готов, Нани.

Четыре. На дне жестяной банки осталось всего четыре листа драгоценного чая.

– На самом деле, я хотела тебе сказать…

Фелисите наливает по половнику дымящегося супа в каждую тарелку и бросает взгляд на Анжель-Виктуар. Призрак скользит в одиноком вальсе по паркету гостиной.

– Ты правильно сделала, что сняла намордник. Пылесос практичнее.

Бархатная ведьма

Да, конечно, попросите новый чайник. Смелее. Не такая уж хозяйка и угрюмая.

На самом деле ту Эгонию, которую я вам описал, нельзя назвать ужасной… Просто помните, что сегодня, по сравнению с тем временем, о котором я говорю, она считалась бы такой же мягкой, как бархат кресла под вашей спиной. А почти пятьдесят лет назад, когда умерла ее мать, Эгония была ведьмой. Не только внешне, но и по характеру, который к этой самой внешности прилагался.

Пойдемте, я закажу для вас чай. Не волнуйтесь, я привык.

Вам нужны доказательства насчет Эгонии? Постойте-ка. Они должны быть где-то у меня… Вот. Просто прочитайте. И сразу все поймете.

УТРЕННЯЯ НИЦЦА

Вторник, 29 июля 1986 года

ПЕРВОЕ ЕЖЕДНЕВНОЕ НОВОСТНОЕ ИЗДАНИЕ ЮГО-ВОСТОКА И КОРСИКИ

Старая Ницца: загадочное появление огромного цветка посреди ночи

Вандализм или реклама?

С сегодняшнего утра у цветочников Старой Ниццы появился еще один конкурент. Крышу давно заброшенного дворца Каис-де-Пьерла пробил гигантский цветок ужасающих оттенков. Владельцы магазина утверждают, что не обладают сведениями ни о виде, ни о происхождении цветка, и отказываются отвечать на вопросы наших репортеров. Похоже, здесь имеет место странный сговор. Может быть, гигантское растение – подделка, а его установка – незаконный рекламный трюк, направленный на привлечение туристов на цветочный рынок? Среди местных жителей ходят разные слухи.

Наши новости с. 11

Лошадиные скачки: итоги с. 15

Некрологи: с. 18

Плевок в суп

Вот уже неделя, как их мать мертва.

Фелисите проводит кончиками пальцев по гребням Мон-Бего на чайном столике Марин. По крыше архива хлещет дождь.

Прикрыв рот одной рукой, а другой – сердце, Марин едва сдерживает слезы. А может, и крик. Фелисите ее понимает. Она тоже разрывается между этими двумя чувствами.

– Весь твой запас? Весь?

– Не осталось ни листочка. Только пыль, которую даже в пакетик не положишь.

Марин медленно качает головой.

– Мне очень жаль, Кле. Вот, выпей еще чашечку. Расскажи мне, как это случилось.

Фелисите скрещивает ноги и глубже устраивается в кресле.

– Ну же, – настаивает Марин. – Хочешь немного Куйоля? У меня целая коробка припасена. Могу поставить воду.

– Нет, прошу вас, там ничего интересного. Просто моя сестра… решила поселить своих насекомых в моем чайном шкафчике.

– Но… зачем?

– Если думаете, что ей нужен повод, то плохо поняли, какой она человек.

Марин подается вперед, ее взгляд полнится тревогой и участием.

Фелисите скребет ладони ногтями. Теперь она знает, каково это – пожалеть кого-то, проникнуться