Джеймс склонил голову к ее груди и подул на вершинку, наблюдая, как уже сморщившийся сосок превращается в тугой розовый бутон.

— Джеймс, — взмолилась она, выгнув спину, предлагая себя ему.

— Ты и вправду этого хочешь, Иззи? — Он втянул ее сосок в рот и слегка пососал, затем сильнее, чаще, услышав ее стоны. Она вцепилась пальцами ему в волосы, прижимая его голову к себе, что было совершенно излишне, учитывая, что он и не собирался отстраниться.

Он покусывал вторую грудь, сосал и ласкал ее языком, подстегиваемый нестерпимым желанием, полный решимости раздразнить ее до такой степени, чтобы ее мучительная жажда сравнялась с его собственной. Иззи сжала ладонями его плечи. Он усмехнулся, скользя губами вниз по ее ребрам. Он не перестанет дразнить ее. Ни за что.

Джеймс проник рукой под простыню, отыскивая мягкий островок волос, приютившийся между ее ног. Бедра ее дернулись, когда его пальцы утонули между влажных горячих складок. Обнаружив, что она уже влажная, готовая принять его, он едва не потерял над собой контроль. Порыв просто вонзиться в нее, немедленно овладеть ею заставил его стиснуть зубы. Он понимал, что не получит полного удовлетворения, пока не доставит ей удовольствия — такого потрясающего наслаждения, которое навсегда прикует ее к нему, сделает ее недостижимой для другого мужчины. Это было еще одно преимущество сна — можно было вести себя крайне эгоистично, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Ухмыляясь, Джеймс нащупал маленький бугорок в средоточии ее женственности и был вознагражден низким протяжным стоном. И будь он проклят, если это не был самый возбуждающий, самый эротичный звук, который он когда-либо слышал. Джеймс продолжал ласкать ее редкими легкими поглаживаниями, а ©го губы тем временем двигались все дальше вниз по ее телу, с мучительной медлительностью отдавая дань каждой встречавшейся родинке, каждому изысканному дюйму ее великолепного тела. Она содрогнулась под ним, впившись пальцами ему в плечи, когда его язык проник в чувствительную норку ее пупка.

Когда его губы в конце концов пришли на смену руке, Иззи напряглась всем телом. Она попуталась протестовать, но слова обернулись хриплыми возгласами и гортанными мольбами. Ее разрывало на части. Ей хотелось гораздо большего. Но в то же время она чувствовала, что больше не может вынести. Она не хотела, чтобы он останавливался. И одновременно ей казалось, что она умрет, если он будет продолжать. Дыхание ее так участилось, что она начала задыхаться. Но он, удерживая ее бедра неподвижно, продолжал ласкать ее, упиваясь ее сладостным ароматом; проникал языком внутрь ее естества, предвещая грядущее наслаждение.

Пальцы ее словно превратились в когти, впивавшиеся в его тело, царапая все, до чего могли дотянуться. Он пробудил в ней дикую кошку в сезон спаривания, и осознание этого еще больше возбуждало его. Плоть его так отвердела, так болезненно набухла, что каждое мгновение, пока он отказывал себе в разрядке, ему приходилось балансировать на тонкой грани между удовольствием и болью. Как ни сладка была эта пытка, он вынужден был согласиться с Иззи. Терпеть дальше было выше его сил.

Протянув левую руку вверх, Джеймс принялся сжимать и массировать ее груди, пощипывая и теребя соски. Продолжая ласкать губами чувствительный бутон ее естества, он проник двумя пальцами правой руки в ее истомившуюся глубину. Ее реакция последовала мгновенно. Иззи вскрикнула, выгнув спину, упираясь пятками в матрас, и он почувствовал, как ее внутренние мускулы сжимаются, почти до боли стискивая его пальцы, когда он осторожно освобождал их.

Джеймс намеревался овладеть Иззи медленно, но не смог. Впившись ей в губы страстным поцелуем, он раздвинул ей бедра и осторожно вошел в нее. Хотя он и подготовил ее, насколько было возможно, она все еще оставалась невероятно узкой и тугой. Однако он чувствовал, как лоно ее растягивается, приспосабливаясь к нему. Он принялся ласкать ее груди, и она задрожала, а ее внутренние мускулы завибрировали, сжимая его плоть. Невыносимая острота ощущений мгновенно лишила его контроля. С торжествующим возгласом победителя Джеймс ринулся вперед и задвинул свой клинок в ее ножны по самую рукоять.

Только соленый вкус слез, струящихся по ее щекам, примешавшийся к их поцелую, вырвал Джеймса из марева сладострастного забытья. В его снах об Изабелле никогда и речи не было о слезах, что означало… Нет. Этого не может быть. Это невозможно. Он несколько раз моргнул, в смятении потряс головой, пытаясь освоиться с ситуацией. Он вовсе не спал. Все происходило на самом деле. И все было ужасно. Изабелла, младшая сестренка его лучшего друга, находилась у него в спальне — в его проклятой кровати, — и, Боже милостивый, он все еще был внутри ее!

Ясность мысли, на время вернувшаяся к нему, мгновенно покинула его, а вместе с ней испарились и все соображения о младших сестренках, лучших друзьях и пылающем пламени ада. Значение имело только невообразимое чувство единения с Изабеллой.

Джеймс вдруг понял, что уже на пределе. Он с силой вонзился в нее, затем еще раз, еще и… взорвался. Запрокинув голову, он, содрогаясь, излил в нее свое семя. Совершенно опустошенный, лихорадочно хватая ртом воздух, он без сил опустился на нее, полностью насытившийся, испытав самый потрясающий оргазм в своей жизни. И тут реальность снова вторглась в его сознание.

— Иззи…

— Да? — смущенно откликнулась она, с опаской.

Правильно, что она опасается, подумал Джеймс. В самом деле, ей и полагается нервничать. Не испытывая ни малейшего удовлетворения оттого, что ему удалось не сорваться на крик, он сердито спросил:

— Может, ты все-таки потрудишься объяснить мне, что за дьявольщина здесь происходит?

Он не мот бы с большей готовность стремиться сбежать, даже если бы она объявила ему, что больна проказой. Эта мысль больно поразила Изабеллу.

Она с беспокойством прикусила губу, когда Джеймс, ничуть не смущаясь своей наготы, выскочил из постели и отбросил в сторону покрывало. На белой простыне ярко выделялось кровавое пятно — единственный алый цветок на снежно-белом поле. «Жертвоприношение всегда требует крови», — вспомнилось Изабелле. Не то чтобы занятие любовью было с ее стороны жертвой, совсем наоборот, но последствия…

Она ожидала, что Джеймс придет в ярость — ну, в самом деле, как ему не разозлиться? — но все равно ей было больно. Где-то глубоко, в самом дальнем уголке души она лелеяла надежду, что он все-таки ее любит…

Джеймс отвернулся от кровати и стремительно направился в гардеробную, примыкавшую к его спальне.

— Одевайся, — приказал он равнодушным, леденящим кровь тоном.

Изабелла вылезла из постели, прихватив с собой простыню, но вместо того чтобы взять свое платье, последовала за Джеймсом. Кое-как проковыляв через комнату, она остановилась у распахнутой двери в коридор. Джеймс уже надел брюки и теперь застегивал рубашку. Он явно был не в настроении разговаривать, но она должна была хотя бы попытаться. Иззи глубоко вздохнула и прочитала про себя молитву.

— Джеймс, я… Позволь мне объяснить.