Уже умер. Взгляд уже остекленел, но пустым труп еще не казался. Может, мозг Селижоры сейчас прокручивал «финальные сцены»?

— Шеф. — Это ему, Влади.

«Шеф сдох. Да здравствует шеф!»

— Че с телками решаем?

— Какими телками? — Он продолжал таращиться в бездонные колодцы — путэосы — зрачков мертвеца.

— Ну, батя твой, ваш, телочек приволок. В слюни. Одна полу-карпа зрения лишила, другая с батей твоим, вашим, была, — ответил Толик.

— Зови их, — распорядился Селижоравич.

Власть словно микс водки, шампанского и кокса мгновенно ударяет по кумполу. Выправляя осанку (ибо царственной особе не гоже сутулиться), укрепляя голос. Драная пижама без манипуляций феи-крестной превращается в наряд достойный и соответствующий.

Из коридора раздались женские визги. «Гипербореец» швырнул на кафель перед «шефом» Анфиску Мухину и синеволосую незнакомку.

— Вы — отца? — спросил Владя, снова пропустив глагол.

Анфиса прежде жалела его, теперь в её глазах читался ужас.

— Она не убивала, — выпалила «Мальвина».

— Она разговаривает? — ухмыльнулся Селижаров-младший. Селижаров единственный.

— Я не… Не… — Мухина разревелась. — Я! Ему дурно стало, я помощь не вызвала!

— Он. Хотел. Тебя. Изнасиловать. — Отчеканила синеволосая. — Он. Заслужил. Смерть.

— Нет, — перебил их Влади. — Он заслужил…

Сын бизнесмена и мецената пнул его тело.

— Гнить в яме! В дерьме, рвоте и криках! И чтобы долбила эта сраная песня: «А если он? А если больше никогда…»

— Валим, — прошелестела Софушка.

«Иначе он на нас переключится» — данный вывод напрашивался. К сожалению, Толик производил впечатление непреодолимой преграды. К счастью, он с тревогой наблюдал за Владей, исступлённо прыгающем на Селижоре, и не думал о безопасности своей промежности.

Анфиса умела наносить «самый подлый удар» коленом. Тетя Эля научила. Дядь Вить поработал «грушей», вернее, «яйцами». Без членовредительства. Анфиса просто поняла, где они, примерно, у одетого в брюки мужика, который не стоит в позе «ноги на ширине плеч».

Мухина максимально сосредоточилась. Ничто не имело значения. Только. Яйца. Толика. Она лупанула по ним. Он коротко тявкнул, сбледнул и стёк на пол. Девушки обогнули его справа и слева, вылетели из теремка и юркнули в кусты. Боярышника.

Вслепую, молча, несмотря на впивающиеся в кожу колючки, они пробирались…

— Сюда! — шепнул Анфисе на ухо папа.

— Сюда. — Она повлекла подругу в ощетинившиеся иглами заросли.

Софушка запрокинула голову: луна. Полнолуние. До чего красиво желтый блин сияет в темноте. Они живы. С ними не сотворили…

«Спасибо», — безадресно поблагодарила она.

Глава семнадцатая. Комплекс неполноценности

Финк высасывал пятую сигарету подряд. К расчлененке он привык, и к объяснению мотива убийства в стиле «хули зырил?». Он даже в ловле серийника участвовал: среди нестабильных товарищей в 90-ых была мода чекатилить. Сеньк ю, телевиденье! Они ж звездами становились, круче тех, у кого мученик-ведущий в шоу «Поле чудес» принимал в дар маринованные патиссоны, экипировку пасечника и стих.

Евгений Петрович давно смирился с тем, что людишки — фуфло. За реденьким-реденьким исключением. Но он сочувствовал им. Бухим, грязным. На секунду, на сердечный ёк, сочувствовал. Бичам, шлюхам, нарколыгам. Селижоре — нет. Майор любовался его голым трупом. Про себя оправдывал убийцу, ужасаясь тому, что славит Хийси. Именно он пришел за Георгием Семеновичем. Возможно, лично.

Настоятеля храма «Гладным сыти» машиной c непатриотичной надписью «эмбиланс» на борту эвакуировали в столицу. Финляндии.

— Химический ожог, риск потери зрения, — сообщил Федору Богобоязненный, у которого обследовался Тутовкин последние три года. Частным порядком.

Мистер Тризны и главврач также прибыли на место происшествия.

— Есть же сволочи, божьего человека ослепить?!

— Серьезно? — Психотерапевта изумила береньзеньская сплоченность. — На территории церкви сауна, куда бандит таскал девиц! Какого бога ваш человек? Зороастрийского Ахримана?

— Юноша, не забывайте, пожалуйста, что вы в моей поликлинике практикуетесь, — усмехнулся главврач. — Уважение проявите.

Мимо семенили матушки в платочках. Никто. Ничего. Не.

Тишь, да гадь…

— Федя!

Оклик Финка удержал психотерапевта от шага, подобного русскому бунту. Бессмысленного и беспощадного. И бесполезного. Ну, врезал бы он по лощеной физиохарии, как говорит дед… и? Короткий оргазм совести стоил бы нешуточных проблем?

— Поехали!

Евгений Петрович запрыгнул в «бобик» на водительское. Федор Михайлович — на пассажирское. Владя махал им из Майбаха. Шизофреник и латентный маньяк, коронованный баблом отца-психопата.

— Береньзени конец, — сказал майор.

***

Около синенькой смарт-машинки Софушки девушки сели. На асфальт. Напротив белел памятник баяну.

Мисс Кнепер проверила телефон.

— Я звонила ему сорок четыре раза. Я писала. Он ни одно сообщение… Я ему не нужна.

— Парню? Может, занят? — предположила Анфиса.

— Занят. — Софушка булькнула вейпом. — Не мной. Он вечно занят чем-то, кем-то… И вот когда меня ваш поп запер, я не думала о нем. О маме думала, о пёсене нашем… Не о нём! Значит, и мне на него…

Она вдруг расплакалась.

Inтелега. День Святого Патрика. Вечер открытого микрофона. Жидкоусый острослов, обливаясь потом, тараторит монолог:

— Деда тракторист с сорокалетним стажем… алкоголизма. Его если с кем знакомишь, он сразу, типа: «профессия?» Ну, я ж теперь городской, модный, и френды у меня бариста, барбер, пирсер, дредер… В переводе на дедовский: кофевар, брадобрей, дырокол и колтуновалятель.

Публика вяло хлопает. Vzaimouvajenie защищает от освистывания. К Софушке подсаживается парень в льняной рубашке, с льняной бородкой и кувшином оранжевого вина.

— У чувака комплексы, — комментирует он «перформанс». — Это неплохо. У Дары О Бриена тоже комплексы, у Луи Си Кея — мужик с высокой самооценкой не станет мастурбировать при поклонницах, как вы считаете?

Брови девушки ползут вверх. Оригинальный способ подката.

— Считаю, что нет, — фыркает она.

— Вообще, чем талантливее комик, тем толще тараканы в его голове.

— Вы — психолог? — Софушке уже интересно.

— Врач, будущий. Психотерапевт.

— Я наших детей в программе нарисовала. Глупо, — всхлипнула мисс Кнепер. — Он такой… далёкий. Как инопланетянин. Я ни разу не видела у него заусенца. И когда Честер Беннингтон…

— Кто?

— Вокалист, певец из рок-группы, американской. Федя говорит, что он их фанат. Но он не плакал, когда Беннингтон повесился. Ему, по-моему, было всё равно. Депрессия Честера волновала его, Честер — нет. Наверное, со мной он только потому, что я рискую… По его словам, я — адреналиноголичка. А я не хочу, чтоб меня изучали… Я не хомка!

Она опять ему набрала.

***

Фёдор Михайлович сбросил вызов. Он ненавидел поступать безответственно, но он выдохся. Слушать Софушку сейчас он не мог.

— Девушка? — догадался «майор Том».

— Ага.

— Женишься на ней?

— Зачем?

— Бабы, женщины, мечтают о белом платье, ресторане, чтоб подружки завидовали.

ФМ представил себе подружек Софушки: кроме модели Гели, они поголовно принадлежали к радикальному или интерсек-феминизму. Брак с цисгендерным гетеросексуальным хуеносцем, безусловно, не был предметом их зависти. Зато…