Володя вдруг встряхнул её:

– Как он выглядел?

– Я не…

– Во что он был одет? В пиджак? В платье? В ночную рубаху? Нагишом был?

– Всевышние, да не помню я!

– Как удобно.

– Было темно!

– Так темно, что ты под кроватью разглядела целое чудище.

– Кончай это! – Маришка наконец сумела выдернуть руку и отпрянула на добрых пару ладоней от него.

– Ты лжёшь, верно?

– Нет, чёртово ты отродье! – окончательно вспылила Маришка.

– Зачем? – оскалился он. – Зачем ты продолжаешь? Я просто хочу понять, правда. Твой мирок, полный несуществующих умертвий, в конце концов уже начинает мешать. У нас появились проблемы, знаешь, ну, существующие. Вчера мне в голову пришла мысль, будто ты могла углядеть в ту ночь Танюшу. Мы так набросились на тебя, а вдруг ты не лгала… Не совсем. Перепугалась, напутала или навыдумывала себе разное уже после… Это ведь, ну знаешь, ты. Я почти поверил, что ты могла… Но ты не видела ничего, Ковальчик. В чём же тогда смысл?

– Всевышние, как ты не поймёшь, это…

– Нет, малая, как ты не поймёшь, твои сказки у всех уже в печёнках. Ты вообще знаешь хоть кого-нибудь или, чай, в газетах читала о померших по вине нечисти? Нет? Напомни, что там обычно значится в некрологах? Упыри, может? А? Русалки? – он вдруг фыркнул. – Там всегда одно и то же, что бы там ни плёл полоумный Император с трибуны. Нежить в ночи, ха! Болезни да голод. Вот от чего мрут все будто мухи. Есть, конечно, ещё и убийцы или, скажем, баре… Душа моя, мелкая провалилась как сквозь землю. А остальная мелюзга шугается теперича своей тени, благодаря твоим россказням. Они ноют, мешаются под ногами, верещат, что Таню сожрала тварь из-под кровати. Они навлекают на нас больше поломытья, учительское раздражение и проклятый шмон! Мои вещи перетрясли трижды за один только вчерашний день: трижды, Ковальчик! Вместо того, чтобы искать проклятую девчонку как следует. Знаешь почему? Малышня доконала Якова. И Яков теперь доканывает меня. – Он вдруг резко нагнулся и сказал ей в самое ухо: – Угадаешь, кто будет следующей?

Он чуть отстранился и улыбнулся, разглядывая её вмиг побелевшее лицо.

– Кстати, не поверишь, – почти ласково прошептал Володя, завершая свою многословную отповедь. – Возвращаясь к твоим несносным фантазиям… И у Всевышних, и у Единого Бога, и даже у твоих Нечестивых есть кое-что общее. Их выдумали такие же грязные лжецы, как и ты. И даже с такой же целью…

– Замолчи! – она отпрянула от него и вскочила на ноги, вся трясясь. – Закрой рот! Едва ли ты будешь так лыбиться, болтаясь в пе… – она вовремя одёрнула себя. И прошипела: – Никто и ничто в этом мире не может знать всего. Даже твои… революционеры.

– А и не нужно знать всего, чтобы понимать очевидное! – осклабился Володя, пытаясь схватить её снова, но она увернулась. – Не бойся тех, кто ушёл, душа моя. Бойся тех, кто остался.

Все, с неё было довольно.

– Я наверх, – бросила она Насте, увлечённо болтающей о чём-то с Александром.

– Что? – глаза подруги округлились. – Я ещё не…

Но Маришка молча перелезала через скамью. В груди клокотала ярость, и девушка тщетно пыталась заставить себя дышать медленнее, силясь прийти в себя.

– Я предупредил, Ковальчик! – насмешливо бросил ей вслед цыганский ублюдок[1].

«Вот же уродец!»

И она едва нашла в себе силы, чтобы не рассыпаться в проклятиях. Нет, ей не стоило этого делать. Она, вероятно, и без того достаточно его разозлила.

Взгляд приютской бездумно метался по обеденной зале. Она знала, что опять раскраснелась, и была уверена, что по сиротскому обыкновению, все наблюдают за их перепалкой. Это распаляло её ещё пуще.

«Займитесь уже своими делами!» – пульсировало у неё в голове.

Однако – она заметила это далеко не сразу – никому совершенно не было до неё дела. Приютские были увлечены похлёбкой, робкими перешёптываниями или думали каждый о своём. Даже Варвара – всем сплетницам сплетница – сидела, молча уставившись в стол. Им не было до неё дела. Как всегда.

Маришка никого не интересовала. Снова.

Она перевела взгляд на учителя – проверить, не наблюдает ли за ней хотя бы он. Но лицо его было надёжно спрятано за газетой с огромным красным заголовком: «Что стоит за приютским бунтом? Как столичные сироты сумели провернуть покушение на…»

«И сколько можно обмусоливать эту тему?» – Маришку снова захлестнула ярость, пока она быстрым шагом пересекала залу.

После завтрака, как и предсказывала накануне Настя, всех ждало одно развлечение – уборка. Приютским выдали щётки и тряпки. Проржавевшие вёдра с мутной водой. И разумеется, ненавистное дегтярное мыло, пахнущее то ли гнилью, то ли сырым тряпьём.

Настя, считающая ведро и половую тряпку стратегическим преимуществом, одной из первых умыкнула их себе. Маришке же достались мелкие щётки с петлями для ног. Натянув их на туфли, она принялась неуклюже скользить по сухому полу, поднимая в воздух облака пыли и сора.

– Пг'екг'ати это! – прикрикнула на неё подруга. – Зачем тег'еть, если я ещё не намочила?

Но приютской до того не было дела: убираться она терпеть не могла. В былые годы на время поломойных работ Маришка и ещё пара-тройка таких же разгильдяев скрывались в отдалённых уголках дома, прятались там от учителя и других воспитанников, играли в камешки на табак. Одним словом, отлынивали от грязной работы, чем вызывали недовольство остальных. И бывали за это крепко биты, когда остальным удавалось поймать их с поличным. Или до их укрытия добирались стукачи, и тогда их тоже лупили, но на этот раз куда сильнее – батогами или плетью.

Не обращая внимания на подружку и по-прежнему едва переставляя ноги в щётках, Маришка пыталась придумать, куда можно спрятаться здесь, в их новом пристанище. От шаткой опоры больная нога тут же разнылась, и всё, о чём могла мечтать девушка, – это как бы поскорее избавиться от этих пыточных приспособлений.

«Для чего вообще Императору понадобилось объединять приюты? – со злостью думала она. – Для чего понадобилось отдавать под них грязные, разваливающиеся усадьбы? И прежде жизнь мёдом не казалась, но отмывать эту громадину придётся неделями!»

Недавний указ о реорганизации воспитательных домов никому из сирот толком не был понятен. «Это укрупнения в целях экономии», – с важным видом говорил Александр. «Это из-за покушения приютской шпаны на столичного губернатора, – напоследок шипел прежний сторож, которого быстренько рассчитали, как только вышел новый указ. – Это они так с преступностью собрались бороться, ха. Чёртовы отродья, нет бы выдать полиции орудия поновее… По-ихнему, во всём виноваты сироты, а