мнению, сделает нас счастливыми. Но мы можем и пострадать из-за этого. Нам нужно понять, что положение, месть, богатство, слава или собственность чаще всего становятся препятствиями на пути к счастью[194].

Мы сосредоточились в основном на результатах благотворительных пожертвований (или чаевых) и пришли к прагматичному/утилитаристскому выводу: если добро преумножилось, мотивация донора вторична. Но, как и Кант, Хан хочет, чтобы мы подумали о самом акте пожертвования. Если мы отдаем деньги на благотворительность ради своего счастья, если цель в том, чтобы нас осыпали похвалами и восхищением, мы противоречим как универсальной максиме Канта, так и идее Хана (или Будды) о том, что приносит нам истинное счастье, а не ложный его эквивалент. Осознанное действие, выполненное исключительно из намерения выполнить его, дает больше спокойствия и радости. Хан не был бы удовлетворен, наблюдая за тем, как идет сбор средств в Голливуде, потому что, несмотря на все деньги, которые текли к тем, кто в них нуждался, он счел бы почетного гостя глубоко несчастным человеком. Кроме того, на ужин бы подавали стейк из пашины, а Хан — вегетарианец, так что это его тоже расстроило бы.

Возможно, прагматику было бы более-менее все равно, похлопаем ли мы себя по плечу, сделав доброе дело, или нет, поскольку самовозвеличивание в меньшей степени этическая проблема, чем вопрос хорошего и плохого вкуса. Но Иммануилу Канту не все равно, как и Тит Нат Хану (хотя и по другой причине). Нетрудно представить, что дурная мотивация хорошего поступка в какой-то момент приведет к реальным моральным проблемам: мы начнем стремиться не просто делать добрые дела, а получать «награды» за них, и станем совершать добро только ради того, чтобы получить лайк, чтобы нашу страницу добавили в избранное, просмотрели или просто лестно о нас отозвались. Вот что мучит героиню Тахани Аль-Джамил в сериале «В лучшем месте»: ее желание славы и внимания берет верх, в результате она попадает в темное место (она так завидовала более знаменитой и успешной сестре Камиле, что умерла, уронив на себя статую Камилы, которая раздавила ее). Я здесь выступаю за прагматизм, но мы же не хотим слишком далеко отойти от идеи жить осознанно, с добрыми и чистыми намерениями. На дальнем конце спектра, далеко за пределами пункта «пожертвовать деньги, чтобы хвастануть в соцсетях», есть и действительно неприятные поступки, проявления фальшивого альтруизма с дурными намерениями: богачи жертвуют деньги университету, чтобы купить место для не очень умного ребенка, или семья Саклер, пожертвовавшая большую сумму музею, стремясь обелить свою позорную историю, которая связана с торговлей рецептурными препаратами, вызывающими привыкание. Любой скажет, что это неэтичные поступки.

Прагматизм предполагает, чтобы мы стали моральными судьями, наблюдающими за развитием событий и определяющими, есть ли разница между двумя результатами, а также можно ли считать спор праздным или значимым. Конечно, если мы играем в спортивного судью, возникает новый вопрос: когда мы свистнем в свисток? Если кто-то делает что-то плохое, что, по нашему мнению, оказывает ощутимое негативное влияние на мир, должны ли мы об этом сказать? Когда мы должны (если должны) не просто определить, что кто-то ведет себя безнравственно, но и уличить человека в этом?

Расскажу случай, когда моя жена попала в небольшую аварию на скорости 1,6 км/ч и вся наша жизнь перевернулась с ног на голову.

Глава 7. Да, я врезалась в машину. А вы слышали про ураган «Катрина»?!

В 2005 г. Джей-Джей (тогда моя невеста) врезалась в машину на очень низкой скорости. Полицейский, который оказался рядом, осмотрел машину и сказал, что не видит повреждений. Джей-Джей и водитель второй машины обменялись телефонами и адресами и разъехались восвояси. Но через несколько дней мы получили штраф в размере 836 долларов. По словам парня, ему нужно было полностью заменить бампер.

Отмечу: все это происходило во время урагана «Катрина». Новый Орлеан оказался под водой. Я, как и все остальные в Америке, с ужасом наблюдал, как рушатся жизни тысяч людей, а великий город почти стерт с лица земли. Мой друг, с которым мы вместе там росли, только что потерял отца. Вскоре после похорон, которые было нелегко организовать, у них сильно пострадал дом[195]. Ужасно, и со всех сторон. В разгар этого безумия я осмотрел машину пострадавшего, и даже если бы я очень сильно напрягся, то с трудом различил бы линию длиной 15 см вдоль заднего бампера, как будто нарисованную карандашом. В приступе ярости я сказал ему, что, хотя мы не оспариваем происшествие, которое привело к таким кошмарным повреждениям заднего бампера его седана Saab, я считаю абсурдным платить за это 836 долларов. Я сказал ему, что именно из-за таких случаев страхование автомобилей в Лос-Анджелесе стоит так дорого. А потом сделал ему предложение: я пожертвую 836 долларов от его имени в Красный Крест для оказания помощи пострадавшим из-за урагана, а он будет спокойно жить дальше с этой мелкой царапиной на заднем бампере — чтобы ее разглядеть, нужен мощный микроскоп. Он сказал, что подумает.

Убежденный, что я обладаю высокими моральными качествами, я в сердцах поделился этой историей с друзьями и коллегами, и дальше события понеслись, как снежный ком. Многие присоединялись ко мне: решали жертвовать всё больше денег Красному Кресту, если тот парень согласится не чинить свой бампер. (Сам парень не знал о происходящем.) Вскоре мне были обещаны 2000 долларов, потом 5000 долларов. Менее чем за двое суток в самом начале эпохи вирусного интернета сотни людей пообещали мне в общей сложности более 20 000 долларов, если ничего не подозревающий водитель Saab согласится не брать с меня денег за свою машину. Я завел блог, чтобы отслеживать процесс, и регулярно публиковал обновления. Ко мне поступали вопросы от СМИ из нескольких крупных новостных агентств. Я мечтал спасти Новый Орлеан один, вооруженный лишь клавиатурой и блестящим ходом этических мыслей.

А затем меня от всего этого начало тошнить.

И Джей-Джей тоже, в тот же момент. Мы с волнением обсуждали последние события, обещания и запросы СМИ — и вдруг посмотрели друг на друга и мгновенно прочли на лицах друг друга одно и то же тошнотворное чувство: в том, что мы делали, есть что-то очень неправильное… хотя мы не смогли точно определить, что именно. В голове постоянно звучали тоненькие голоса, и