стрелецкие головы, гости, торговые и черные сотни и тяглые люди дворцовых слобод. Служилые люди, по обычаю, выразили готовность за государскую честь биться с литовским королем, не щадя своих голов, а торговые люди обязались чинить для войны «вспоможенье» (денежное) и также «помирать головами» за государя. Вслед за приговором собора в тот же день объявлено, очевидно, заранее приготовленное, посольство боярина Василия Васильевича Бутурлина, стольника Алферьева и думного дьяка Лариона Лопухина, которое должно было ехать в Киев и на Украйну, чтобы привести к присяге на подданство гетмана все Войско Запорожское, мещан «и всяких жилецких людей».

Хотя переговоры о соединении Украйны с Великой Россией велись преимущественно на религиозной основе, а московское правительство в особенности выдвигало на передний план спасение православия в Малой Руси, однако любопытным является то обстоятельство, что высшее малороссийское духовенство совсем почти не участвовало в сих переговорах и – как мы уже указывали – не изъявляло никакого желания променять польское подданство на московское. Монахи же и священники, наоборот, явно стремились к такой перемене и даже в значительном числе уходили в Московское государство.

Дело в том, что митрополит, епископы и настоятели важнейших монастырей большей частью происходили из той русской шляхты, которая хотя и сохраняла еще православие, но уже подверглась значительному ополячению в своем языке, обычаях, убеждениях и чувствах, весьма несочувственно относилась к самодержавному московскому строю и свысока смотрела на московских людей, считая их значительно низшими себя по культуре и чуть ли не варварами. Наглядным примером тому, кроме известного Адама Киселя, служит православный малорусский шляхтич Иоахим Ерлич, который в своих записках враждебно относится к восстанию Хмельницкого и ко всякому неприятелю Речи Посполитой. Киевская иерархия именно в это время была шляхетского происхождения и вышла из школы Петра Могилы, который, как известно, состоял в родственных и дружеских отношениях с польской аристократией, и если обращался в Москву, то ради только вспоможения на школы и храмы. Преемник его на митрополии Сильвестр Коссов, родом белорусский шляхтич, точно так же охотно пользовался милостыней из Москвы и по ее требованию посылал киевских ученых; но он более дорожил связанными с его кафедрой маетностями и привилегиями, был доволен улучшившимся во времена Хмельницкого положением высшего православного духовенства и не выражал никакого желания воссоединить малороссийскую паству с великорусской. Ему нисколько не улыбалась мысль променять свою номинальную зависимость от константинопольского патриарха, то есть почти полную самостоятельность, на действительное подчинение суровому московскому патриарху. Кроме того, с отпадением Украйны от Польши православная паства делилась на две части; ибо Белоруссия и Волынь оставались за поляками; следовательно, киевский митрополит мог лишиться и власти, и доходов в этой другой части своей митрополии. Поэтому он не только не обиделся отказом сенаторов принять его в свою среду, вопреки Зборовскому договору, но и после того продолжал являться посредником между Хмельницким и польским правительством и хлопотал об их примирении. В том же духе действовали преемник Петра Могилы на Киево-Печерской архимандрии Иосиф Тризна и отчасти киевобратский архимандрит Иннокентий Гизель. Московское правительство, конечно, обратило внимание на их постоянное неучастие в челобитье гетмана о подданстве и выражало свое недоумение; но Хмельницкий уверял в их тайном с ним согласии, а молчание оправдывалось страхом перед мщением поляков в случае, если его челобитье не увенчается успехом. Когда же оно увенчалось, тогда и обнаружились истинные отношения малорусских иерархов к делу воссоединения.

9 октября 1653 года, после богослужения в Успенском соборе и целования царской руки, из Москвы выехали на Украйну названные выше великие и полномочные послы. При сем боярин Бутурлин наименован был наместником Тверским, а окольничий Алферьев наместником Муромским. Их сопровождала большая свита: кроме духовенства, она заключала до 50 человек стольников, стряпчих, жильцов, дворян, подьячих и переводчиков и 200 стрельцов приказа (полку) Артамона Матвеева. При стрельцах находился и сам их голова, то есть Матвеев.

Послы снабжены были соответственными грамотами и подробными наказами, а для раздачи гетману, всей старшине Запорожского Войска и высшему духовенству они везли с собой богатую соболиную казну. Дорогой их нагнал гонец с приказом: в Путивле подождать назначенные для гетмана булаву, знамя, ферязь и шапку горлатную. Прибыв в Путивль 1 ноября, послы, согласно наказу, послали в Чигирин подьячего проведать, где находится гетман. Последний, как известно, находился в Жванецком походе, и великим послам, подобно Стрешневу и Бредихину, довольно долго пришлось ожидать его возвращения. Послы, впрочем, не теряли времени даром, а всеми способами усердно собирали вести о положении дел на Украйне, о действиях гетмана, о поляках, крымцах и тому подобное; пересылались также со Стрешневым и обо всем отправляли донесения в Москву. Между прочим, донесли, что в Миргород пришло распоряжение от Хмельницкого строить большой дом для его жены, для чего до 500 подвод свозят из разных городов разобранные панские хоромы; а другой двор там же строят для писаря Выговского.

3 декабря в Путивль приехал из обоза под Жванцем кальницкий полковник Федоренко с казацкой свитой, привез листы от гетмана послам и предложил проводить их в Переяслав, туда приглашал гетман, а не в Чигирин, потому что этот город мал и скуден хлебом и кормом, по причине саранчи и засухи. Послы отпустили Федоренко назад, а сами оставались в Путивле, все еще ожидая из Москвы гетманских регалий и дальнейших распоряжений. Получив все это, только 20 ноября посольство двинулось из Путивля за рубеж. Тут с первого казацкого городка Корыбутова начались торжественные встречи, по гетманскому распоряжению. За десять верст от городка посольство встретил сын Федоренко с сотней казаков под знаменем и говорил приветствие. В Николаевском храме городка служили ехавшие с послами московские духовные лица; причем благовещенский дьякон Алексей «кликал многолетье» государю, государыне и благоверным царевнам; на правом клиросе «пели многолетие» священники и дьяконы монастырей Чудова и Саввы Сторожевского, а на левом местный священник с причетниками. Собравшееся в церковь население молилось и плакало от радости, «что Господь Бог велел им быть под государевою рукою». Затем подобные встречи и молебствия происходили и далее. В Красном навстречу, кроме казаков со знаменем, вышли также священники в ризах со крестами, иконами и святой водой при колокольном звоне и пушечной пальбе. Далее следовали городок Ивоница, полковой город Прилуки (где встречал полковник Воронченко), местечки Галица, Быково, Барышевка и прочие. Во время своего торжественного шествия послы постоянно обменивались гонцами и грамотами с Хмельницким и Выговским.

31 декабря посольство достигло Переяслава. За пять верст его встретил переяславский полковник Павел Тетеря с сотниками, атаманами и 600 казаками при звуках труб и литавр.