Денис сидит на полу, прижав затылок к стенке душевой кабины, а я накладываю повязки. Одну за другой. Монотонно, не думая ни о чем. Пытаясь быть собранной и равнодушной.

– Ты не должна этого делать, – говорит почти осмысленно, когда я затягиваю узел на бинте.

– Не должна, угу. А ты не должен надираться в сопли и не должен пытаться убить себя как подросток-переросток.

– Я не пытался убить себя, – пресекает почти нормальным тоном Денис. – За кого ты меня принимаешь? Это случайность.

Я мрачно киваю. В комнате откидываю смятое одеяло с дивана, силой укладываю Кострова на скрипучий матрас.

– Ложись. Ну же, давай.

Пытается отнекиваться, но как-то вяло. Сколько же он влил в себя за этот день?

– Раньше моим наркотиком были бои, – шепчет в полудреме. – А сейчас я не могу забыться… даже когда дерусь… когда пью… Думал, всё пройдет, но закрываю глаза, а всё равно вижу тебя. Везде. Повсюду. Запах твой. Мне без тебя никак, Оксана.

Цепляется перебинтованными руками за мои запястья, не позволяя сбежать. Да только мне больно находиться рядом. Всё-таки стягиваю сапоги и ложусь в отдалении – боюсь, что натворит глупостей, если уйду – и вслушиваюсь в то, как рваное дыхание выравнивается. Денис быстро засыпает, а вот мне не уснуть.

Непонятно, что же делать.

С его признанием. С его эмоциями. С ним самим.

Утром всё становится четче, но оттого лишь сложнее. Осколки стекла на полу, капли крови, измазанный ею подоконник. Человек, что спит в полуметре от меня, и мы делим на двоих один воздух. Я смотрю в потолок, изучаю неприметные трещины с особым интересом. Потому что как только пошевелюсь, то выдам себя. Придется Денису объясняться, а поутру всегда тяжело подобрать слова.

Вчерашний вечер окончательно запутал, и ночь не принесла облегчения.

Я не могла ненавидеть Дениса так же горячо, как ненавидела после поцелуя, но не могла и простить его. Не могла разобраться в себе, в своих чувствах. Не могла понять, чего вообще хочу.

Зачем он признался?..

Сделал лишь хуже своей искренностью. Сказал, что я ему небезразлична, а сам столько времени встречался с моей подругой, выскабливая меня этим своим поступком дочиста.

Неужели не понимал: так нельзя? Я ведь – внезапно! – тоже живая, тоже умею чувствовать. Мне неприятно, и отчаяние мешает дышать уже несколько недель. А он так запросто признается: «Мне без тебя никак».

Так почему не сказал этого раньше?

Что с ним происходит, как разгадать его, не сломавшись самой?

Я всё-таки встаю и иду на кухню, где машинально прибираю следы многодневного запустения. Стараюсь сильно не греметь, когда выбрасываю недопитый алкоголь, отмываю кружки, вожу чистой тряпкой по столу.

Сколько же он пил, а главное – зачем?!

Судя по тому, что еды в доме так и не появилось, всё, чем занимался Денис: выпивал и дрался, периодически общаясь с Мариной. М-да, рецепт замечательной диеты.

– Ты не должна убираться, – доносится до меня голос.

Денис стоит в дверях, но не рискует перешагнуть порог. На нем всё те же измятые джинсы, всё та же футболка. Перебинтованные руки сжаты в кулаки. Ну, хоть не кровоточат.

Сдуваю со лба прядь волос, сильнее закатываю рукава свитера.

– Тебе нравится пьянствовать, а мне наводить порядок.

Стараюсь отвечать спокойно, но язвительность так и лезет наружу. Да, черт возьми, мне обидно и больно от его поступков. Я имею право на маленькое ехидство.

– Поверь, мне не нравится пьянствовать. Я ненавижу алкоголь, но что-то пошло не так. Извини, что заставил тебя остаться, ещё и заниматься моими проблемами. Уехала бы – правильно б сделала.

Денис вздыхает, шумно вбирая воздух. Так и стоим на приличном расстоянии друг от друга, причем я как специально вооружена кружкой. Могу и огреть, если будет приставать.

Да только не будет. Сама это понимаю. Он так смотрит, будто боится спугнуть одним лишь взглядом. Не тронет. Не приблизится. Предпочтет быть подальше, занимаясь самоедством, уничтожая себя в боях. А в глазах его – пустота, столь глубокая, тягучая, обжигающая.

– Костров, сейчас ты мне всё объяснишь, – решаюсь я, плюхаясь на подоконник. – Вообще всё. Про отъезды, про «не пиши мне больше», про возращение и Марину. Про твои пьяные откровения и поцелуи. У тебя один-единственный шанс. Если ты не готов, не хочешь или не можешь – я просто уйду навсегда. Понял?

Удивительно, как тверд мой голос в эту секунду.

В какой-то заумной книге я читала, что кто-то один в отношениях всегда должен быть сильнее. Не в плане «втащить при необходимости», а суметь задать тяжелые вопросы. У нас отношений-то нет, но роль силача явно отведена мне.

Что ж, я давно хотела ответов.

Может быть, получу их здесь и сейчас. Или, если Денис откажется разговаривать, всё же смогу переболеть им. Зачем держаться за человека, который разрушает себя и меня заодно тянет в бездну своих странностей?

Но мысленно молю его рассказать. Довериться. Открыться.

– Хорошо. Я – самый херовый вариант из возможных. Трусливое дерьмо, с которым тебе незачем иметь ничего общего, – начинает Денис, садясь на пол прямо на пороге и утыкаясь лбом в колени. – Но, кажется, я тебя люблю.

***

Он говорит короткими, рублеными фразами, что полны боли и самоуничтожения. Кто тщательнее и быстрее убьет человека, если не он сам? Поступками, мыслями, бездействием.

Костров – главный враг самому себе.

Я никогда не задумывалась над тем, почему Денис так легко соглашался на правила нашей игры. Никаких чувств, никакой привязанности. Считала, ему не нужны отношения, он сторонится их как любой свободолюбивый мужчина.

Неужели он боится их?

Боится чего? Меня? Или того, во что наша связь может перерасти?

М-да, а я считала себя проблематичной, думала, что загоняюсь по ерунде. Если рассуждать здраво, то у Дениса целый ворох комплексов и сложностей. Как говорит Катька: «Здравствуй, дурдом».

Сбежать, оскорбить, надумать лишнего, а затем вернуться, чтобы ударить больнее. Кто из нас студентка с тараканами в голове?

– Оксан, я не умею любить, не умею выражать эмоции. У меня херово получается всё, где требуется искренность. Я могу хотеть, но ты сама видишь, что происходит, когда в моей программе случается сбой.

– Угу, вижу, – соглашаюсь кисло.

– Но я без тебя загнусь, – добавляет тоном, от которого внутри меня скручивается пружина. – Я сейчас чушь скажу полную, но это… это как вечный кошмар, от которого не избавиться. Прости меня за всё, что я натворил. За то, что обидел, унизил… бросил.