— Я пока скажу Марте, чтобы принесла вам поесть, а когда вернётся мой сын, мы вместе проверим вас, — с этими словами он направляется к выходу из комнаты.

Пока я осмыслил сказанное, его уже и след простыл. И сказать, что на хрен мне их еда, что мне надо к Дэму, по хрен, что слаб, так и не успел.

Он мне не сказал, сколько времени я тут лежу, и вообще ничего толком не говорил.

Дэм…

Тоска ударило в грудь как… Как та скала, в которой я врезался, когда падал. И даже не пуля, что пронзила мою плоть, не была так болезненна, как взгляд, полный боли и вины моего Дэма. Это последнее, что я видел, его глаза и то, как он рвётся ко мне. В голове была только одна мысль: не натвори глупостей.

— Ваш обед, — женский голос ворвался и обрубил терзающий поток мыслей.

— Я не хочу, — отвернулся.

Мне сейчас и кусок в горле не полезет, пока я не узнаю, что с моим Дэмом.

— Вам нужно поесть хоть чуть-чуть, — с мольбой в голосе женщина лет тридцати присаживается рядом с ложкой чего-то там в руке. — Иначе у меня будут проблемы, — хлопает глазами и наклоняет голову.

Не знаю, что мной двигает, но я всё же съедаю пару ложек куриного супа. И признаться, мне стало немного лучше, организм будто ожил. Но будет ещё лучше, когда я встану и пойду своей дорогой.

— Добрый день, — в комнату входит высокий и хорошо сложенный мужчина, как раз, когда Марта собралась выходить. — Меня зовут Матвей. — Мужчина останавливается у моих ног и смотрит на меня, нет, он сканирует мою тушку с головы до прикрытых одеялом ног.

Всматриваюсь в его лицо и понимаю, что это и есть тот самый сын, о которым говорил Пётр, так как схожесть налицо. Единственное, что этот моложе лет так на двадцать, белая рубашка с закатанными рукавами, тёмно-синие узкие штаны и очки на носу, что ему очень идут.

— И так, давайте осмотрим тебя, Сергей, да?

Я киваю. Мужчина рывком стягивает одеяло с меня, осматривает мои ноги со всех сторон, наклоняется, тянет руку и кладёт её на моё колено. И… ничего.

Я ничего не чувствую.

Я ничего не чувствую, мать вашу!

41

Серёжа

Паника окутало моё и так обездвиженное тело, мотаю головой, в лёгких воздуха не хватает, становится трудно дышать, перед глазами всё плывёт.

Какого хрена?! Как это возможно?! Почему, блять?! Лучше бы сдох, чем инвалидом быть. Как мне теперь до Дэма добраться? Как мне вообще жить?! На хрен сдалась такая жизни!

От безысходности хочется выть в голос, крушить и ломать всё вокруг. Но всё, что я могу, — это лежать и скулить, как побитая собака.

— Отец, — слышу голос Матвея, как через толстый слой ваты. — Успокоительные, — в приказном тоне говорит он.

Через пару секунд чувствую лёгкое покалывание в руке, и это немного успокаивает. Хоть руки чувствую.

Не знаю, что мне вкололи, но ритм сердца потихоньку начинает приходить в норму, могу дышать нормально и взгляд проясняется.

— А теперь слушай меня внимательно. — Матвей садится рядом со мной и смотрит на меня сурово. — Полтора месяца назад я нашёл тебя, точное, твоё почти мёртвое тело, на берегу реки. Тебе очень повезло, что Барон унюхал твой запах.

Я смотрю на него и пытаюсь понять и принять его слова.

— Пулевое ранение, сломанный позвоночник, раны и ссадины по всему телу. Я вызвал помощь, и тебя отвезли в мою клинику, где над тобой работали лучшие специалисты…

— Это не похоже на больницу, — перебиваю его, смотря по сторонам.

— Не перебивай. — Он дёргает уголками губ в подобье улыбки.

Я в дурдом попал?

Поместье, люди одеты, как сто лет назад. Может, я умер и надо мной просто издеваются? Я всё же не святой был, место в раю точно не заслужил. Может, он такой — ад, воплощают твои самые страшные страхи?!

— Когда твоё состояние улучшилось, я взял тебя к себе домой, вот эти приборы. — Он показывает пальцем поверх моей головы, и я смотрю туда.

За изголовьем кровать стоят два экрана, один точно показывает мой пульс, второй хрен знает что. А я только сейчас заметил провода и капельницу.

— Они отслеживают твой пульс и работу мозга. Восстановление было долгое, и тебе ещё много работы предстоит. Ты иногда приходил в себя, поэтому я не назову твоё состояние комой, но ты был в бреду. Своё имя ты назвал только сегодня, именно поэтому я сейчас с тобой разговариваю.

Чем больше он говорил, тем больше был шанс, что мой мозг взорвётся.

— Мы предполагали, что ты возможно не сможешь ходить, но мы поедем в клинику и проведём обследование. Посмотрим каковы шансы, что ты встанешь на ноги, — он замолчал, а мне хотелось заржать.

Шансы?

Как же! Сколько людей встали на ноги после таких случаев? Двадцать — тридцать процентов?! Херня всё это.

— Для вас это шок, я понимаю. Но шанс есть, переломы были несложные…

— Не надо! — остановил я его. — Утешать меня не надо, — говорю и отворачиваю голову.

— Я говорю, как есть. Не стоит опускать руки до того, как узнаем наверняка. — Он встал и, приблизившись к своему отцу, что-то шепнул ему.

— Позвонить есть кому? — спрашивает Матвей, вернув своё внимание ко мне. — Сообщить, что вы…

— Нет! — резко отвечаю я и вновь упираюсь взглядом в стену.

Зачем? Сказать, что вот я жив, но только наполовину? Ходить не могу и сру под себя? Приходи и смотри на то, как я стал овощем.

На хрена ему это надо? Чтобы чувство вины съедало? Нянчатся со мной из жалости?

Пусть живёт своей жизнью и думает, что меня больше нет. Так будет лучше, привыкнет, забудет. А я… Лучше избавлю себя от мучений и терзаний. Да и этих людей, что непонятно зачем со мной возятся. Кстати…

— Зачем вам это? — спрашиваю Матвея, который перебирает пузырьки с лекарствами на прикроватной тумбе. В комнате остались только мы.

— Что именно? — задаёт он встречный вопрос.

— Почему не оставили на том берегу? В полицию не звонили, к себе домой привезли? Зачем вам? — смотрю в его лицо, чтобы не