Он замолчал, закусив губу. Антон воспользовался паузой и спросил:

– Вы разговаривали с Делла?

– Да… недолго… В основном говорил Франко. Даже не говорил – он кричал! И совершенно не подпускал меня к себе.

– Он вам угрожал?

– Нет, что вы! – Санчес замахал на Антона руками. – Нет… Знаете, он упер пистолет себе в горло… Вернее, вот сюда, под подбородок… И давай кричать: «Сэм, не приближайся! Если подойдешь – я выстрелю!..» В таком духе… Я с тех пор не могу себе простить… Все думаю: надо было прыгнуть к нему и отобрать треклятый пистолет! И Франко был бы жив. А я испугался… За него, конечно, испугался… что не успею… И все равно…

Санчес в отчаянии покачал головой.

– А вы уверены, что Делла был вменяем в тот момент?

– Конечно! Я хорошо его знал. Он вовсе не был похож на человека, который не соображает, что делает или говорит. Да, он страшно мучился от боли, стонал периодически и все такое… Но был в ясном уме, я видел. И застрелился он тоже совершенно осознанно. Даже улыбнулся мне напоследок… Проклятье! Как будто бы он нарочно это сделал, чтобы я его улыбку потом по ночам видел…

Санчес закрыл лицо руками, потом встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.

– О чем еще вы с ним говорили?

Санчес тяжело вздохнул и посмотрел на Антона, словно бы ища у него поддержки. Антон поднялся, обошел стол и, приблизившись к Санчесу, присел на подлокотник кресла.

– Итак, Делла не велел вам приближаться к нему. Что было дальше?

– Дальше, – повторил Санчес и сглотнул, – дальше он стал что-то выкрикивать, но я не все слышал. Вернее, плохо слышал… Я лежал метрах в пяти. Вернее, сначала стоял, а потом лег. Лежу, пытаюсь ползти к нему, а он давай кричать. «Понимаешь, мы сами!..» – кричал сперва, а после: «Я же говорил ему: остановись!» Он несколько раз это повторил, с каким-то отчаянием даже… Потом начал что-то бормотать. А я же его не слышу, давай переспрашивать… Но он меня не воспринимает.«Это же мы сделали! – кричит. – Сами, своими руками, Сэм…» Я опять попытался подползти, но он только еще громче заорал. Потом давай махать пистолетом и все время тыкать им себе в горло. «Лежи на месте! Не вставай! Тут опасно вставать!..» И в таком духе… И еще добавил: «Мне все равно конец, Сэм».

Санчес обхватил руками затылок, откинулся на спинку кресла и прикрыл веки. Было видно, как ходят желваки под кожей его скул.

– Иногда мне кажется, что я многое додумал сам, уже позже… – продолжил он, не открывая глаз. – Может, дословно все звучало из его уст не совсем так… Я не знаю, мне трудно сейчас это определить, господин Сапнин. Я вот вам рассказываю и уверен, что это было так! Но действительно ли все было именно так?

– Вы сомневаетесь в своих воспоминаниях, господин Санчес?

Санчес открыл глаза и невесело улыбнулся.

– Да не то, чтобы… – произнес он, морщась, и задвигал усами. – Нет-нет! Как бы это объяснить?.. Проклятье! Мне часто кажется, что это было сном.

Антон тут же вспомнил Мацуми и его вчерашнюю отчаянную фразу: «Самое странное, что восприятие прошлого тоже меняется…»

– Да… Многое из той ночи кажется странным, жутким сном. Но есть моменты, которые я помню совершенно четко! Некоторые фразы Франко, например, помню. Я их до сих пор слышу.

– Что именно?

– Понимаете… Когда я снова стал с ним спорить… ну, чтобы подползти. Он давай опять кричать, чтоб я не двигался, и все такое. Мол, еще на метр вперед – и он нажмет на курок… А потом вдруг сказал… Вот я абсолютно точно помню, как он произнес каким-то странным тоном: «Меня все равно уже нет. Как и всех нас нет». И еще добавил: «Какие же мы идиоты!»

– А что это могло означать, как вы думаете?

Санчес невесело усмехнулся.

– Думаю, он имел в виду тот треклятый эксперимент. Ну там… На «пятаке».

– А когда он кричал: «Я же говорил ему», кого он подразумевал? Зордана?

– Могу только предполагать. Скорее всего – Зордана. Помню, что я давай спрашивать его, мол, о чем ты, Франко, и все такое. Кто, говорю, мертв? И вот это был единственный вопрос, на который он мне ответил. Единственный, господин Сапнин! – всплеснул руками Санчес. – Он знаете, что сказал? «Никого нет больше, Сэм… Маши нет, Германа… Бориса с Эммой тоже… Их нет теперь, Сэм! И меня нет». Вроде еще какие-то фамилии называл. Потом по новой давай выкрикивать, как заведенный: «Я же его предупреждал! Я ему говорил!..»

– Эмма – это член группы Зордана? Та, что находилась с ним во время эксперимента на «Пупочной Скважине»?

– Наверное… – ответил Санчес хмуро. – Я не разбираюсь, кто там у них был в каких группах и подгруппах… и на каких станциях. Кажется, она была первым помощником Зордана. Эмма… э-э… проклятие… Не помню фамилии.

– Хорошо. А какие еще имена назвал Делла? Попробуйте вспомнить.

Санчес напряженно думал с минуту, шевелил усами и моргал.

– Капаряна называл… Кто такой – не знаю. Германа какого-то… Нет, больше я не вспомню.

Вот те на, подумал Антон с удивлением. Вот тебе и на, дорогой. Интересно вытанцовывается, как говорит Карл. Капарян, значится?

– Ладно, – сказал он. – Что произошло потом?

– Потом с восточной гряды двинул оползень, и ураган понес в нашу сторону всякую дрянь… Стало ясно, что нас может похоронить заживо за считанные минуты. И Франко это понял. Надо было что-то делать… Тогда я вскочил на ноги и давай опять взывать к его разуму, а он… Он же знал, что я его так не оставлю. Ну и… Он понял что-то страшное и не захотел с этим жить. Это я уже потом осознал, когда в госпитале валялся.

– Он ничего не сказал? Напоследок…

– Сказал. – Санчес тяжело вздохнул и втянул голову. – Сказал: «Прости, Сэм, если сможешь. Спасайся». А потом выстрелил. Я не знаю, что бы со мной стало в тот момент… Потому что в следующую секунду меня сбило с ног чем-то тяжелым и поволокло по земле. Помню дикую боль в боку, мне сломало ребро… Вернее, несколько ребер. А затем я потерял сознание, ну и… Ну и, в общем-то, все. – Санчес уныло засопел.

– Скажите, а как вы объясните, что Делла назвал вам имена людей, погибших в ту ночь на других станциях? В частности, откуда он мог узнать о гибели Зордана, той же Эммы наконец? Ведь эта информация стала известна только утром.

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – развел руками Санчес. – Такие вопросы, господин Сапнин, мне не задавайте. Я могу идти? – осведомился он осторожно.

– Только еще один вопрос. Почему вы скрыли правду?

Санчес ждал этого вопроса. Он не смутился, лишь невесело ухмыльнулся в усы и, прищурившись, взглянул на Антона, словно решая: сказать или нет.

– Потому, – ответил он. – Запрещено – вот почему.