– Чтобы стать одной из нас! – явно через силу выдавил из себя чужак. – Стать высокородной графиней, а может даже герцогиней, полновластной властительницей нового имперского герцогства, образованного на месте дикарской вашей федерации! Но ты упустила этот шанс… или ещё нет?… Возможно, мы ещё сможем договориться, если ты сейчас же развяжешь меня и далее будешь в точности следовать всем моим указаниям!

Ну, надо же!

Сидит связанный, полностью в моей власти… и, несмотря на это, условия мне выдвигать вздумал!

– Ну, так как? Договоримся мы или нет?

– Я подумаю! – уклонилась я от прямого ответа. – А пока просто продолжим нашу беседу. Если ты не против, разумеется…

Последние слова, явно, были лишними и почти издевательскими в данной конкретной ситуации, но я с опозданием это уразумела.

А вот чужак уразумел сие почти сразу. И, злобно ощерившись, прохрипел, глядя мне прямо в глаза:

– То есть, если я буду против, то ты никаких больше вопросов мне не задашь, так, что ли?

– Задам, – сказала я. – И ты мне на них чётко и правдиво ответишь. Даже промолчать не сможешь.

– Знаю! – Чужак вновь злобно ощерился. – Эта хвостатая гадина что-то такое вколола мне! И связала ты меня не из-за боязни нападения, а из опасения, как бы я с собой что-либо не сотворил! Разве не так?

– Так, – не стала я спорить. – А теперь ответь мне на такой вопрос; что с остальными случилось после крысиного нападения? И сколько вас всего было?

– Одиннадцать, – нехотя, через силу, проговорил чужак, а мне невольно подумалось, что секретная служба Квентина дала сбой, а может, он сам мне неправильную цифру чужаков назвал, не ясно, правда, почему.

– А потом крысы напали, – продолжил, между тем, чужак, даже без моего напоминания (а, скорее, это его крысиное зелье заставило продолжить откровенничать). – Неожиданно, из засады. Пришлось отбиваться, драгоценные заряды без толку тратить. А тут ещё трое из нас сразу же струсили и прочь побежали. Причём, не обратно к резервации, а почему-то в сторону посёлка. Не знаешь, случайно, об их дальнейшей судьбе?

– Знаю, – сказала я, решив, что искренность с моей стороны в данном случае не повредит. – Они мертвы.

– Кто их убил? – с живейшим интересом поинтересовался чужак. – Крысы или эти твари из посёлка? Или, может, твои недочеловеки из резервации?

Последние слова чужак произнёс, ежели и не с ненавистью, то, во всяком случае, с нескрываемым презрением.

– Крысы их только ранили, – сказала я, изо всех сил стараясь сдерживать так и рвавшиеся наружу эмоции, вызванные этим оскорбительным словом «недочеловеки». – Люди посёлка захватили их, и, кажется, принялись пытать, но вот много ли информации смогли извлечь, этого не могу сказать, потому как не в курсе. Когда же я вызволила их из посёлкового плена…

– Ты вызволила их из посёлка? – В голосе чужака явственно ощущалось недоверие. – Зачем? А, понимаю! – воскликнул он после недолгого молчания. – Ты просто сама захотела выпытать из них все наши тайны!

– Я вызволила их, потому, что они люди, понятно?! – Уже не сдерживаясь, выкрикнула я. – Потому что, они – мои соплеменники? Как и ты, впрочем…

Я замолчала, и чужак тоже молчал, думая о чём-то своём. Правда, подслушать его мысли я никак не могла, несмотря на всё могущество своего скафандра.

– Правда, тогда я не знала ещё, – теперь тон моего голоса был полон самого едкого и язвительного сарказма, – что шли вы к нам с недобрыми намерениями. А когда узнала, то было уже поздно о чём-либо расспрашивать этих троих. Они были отравлены, и я до сих пор в недоумении, кто мог это совершить. Может, ты в курсе?

Видно было, что чужаку очень уж не хотелось отвечать на этот вопрос. Некоторое время он даже пытался бороться с действием крысиного зелья, но тщетно.

– У них… был с собой… яд… – задыхаясь и запинаясь, ответствовал он. – И инструкция… применить его в случае… в случае, если…

Не договорив, он замолчал и вновь сплюнул кровавой слюной на пол.

– В случае, если…

Он захрипел, дергаясь и давясь кровавой пузырчатой слюной, что немало меня озадачило и даже обеспокоило. Не могло быть столько крови после одного моего несильного шлепка ладонью…

– Ладно, хватит об этом! – не сказала даже, приказала я. – А теперь следующий вопрос: где у тебя спрятан яд? Отвечай быстро, не раздумывая! Где именно?!

– В рукаве! – прохрипел чужак, пуская кровавые слюни, и с такой бессильной ненавистью на меня взглянул, что мне даже не по себе как-то стало.

Что, впрочем, не помешало задействовать соответствующие индикаторы и быстренько обнаружить искомое: небольшую стеклянную ампулку с бесцветной жидкостью внутри.

– Ну вот! – удовлетворённо проговорила я, опуская ампулку в один из отсеков своей поясной сумки. – Теперь можем продолжить беседу!

– Будь ты проклята! – хрипя и задыхаясь, выдавил из себя чужак. – Если б ты только знала, с каким удовольствием я всадил бы десяток пуль в твоё смазливое личико!

– Знаю! – кивнула я головой. – Вернее, догадываюсь. А ты и вправду считаешь моё личико смазливым? А может даже привлекательным?

Я задала этот вопрос, скорее, в шутку, но чужак его таковым почему-то не посчитал.

– Оно прекрасно, твоё личико! – тяжело дыша и запинаясь на каждом буквально слове, проговорил он, и глаза чужака при этом как-то подозрительно заблестели. – Наверное, и фигура твоя тоже вне всякой критики, хоть это я могу лишь предполагать, ибо полностью сокрыта она под скафандром! Но твоё лицо, да оно просто идеал женской красоты! Особенно в обрамлении этих рыжих волос!

Удивительно, но чужак и теперь говорил вполне искренне, в этом не было ни малейшего даже сомнения. А ещё он произнёс путанную свою речь с таким непритворным воодушевлением, с такой страстностью, что я даже чуток растерялась, не зная, что и ответить на такое.

И потому просто промолчала, в то время, как чужак, сидящий напротив, продолжал пожирать меня взглядом, полным страсти и вожделения. И, одновременно, самой жгучей ненависти.

Влюбился он в меня, что ли? И как такое возможно: любить и ненавидеть разом?

И неужели я и в самом деле столь прекрасна, как это мне уже многие мужчины в последнее время втолковать пытаются? Не словами, правда, взглядами, скорее. Да и то, исподтишка, когда думают, что я на них не смотрю.

А я-то эти их жадные и вожделенные взгляды принимала всего лишь за естественное восхищение моим, как сказать, всемогуществом, в то время, как они, скорее всего, оценивали меня, вернее, мою внешность, именно с точки зрения женской привлекательности…

Меня, которая себя ранее презренной уродкой считала! Самой уродливой и самой непривлекательной даже