Сигарета замерла у губ Самарина.

— Она заплатила вам десять тысяч долларов? — не поверил следователь своим ушам.

Мария кивнула:

— Да. Я взяла деньги, а потом позвонила Самойлову и выхлопотала себе спецкурс.

Майор глубоко затянулся сигаретой и выдохнул вместе с дымом:

— Значит, вы у нас теперь сыщик? Гм… И что же вы успели «нарыть», коллега?

— Ничего.

Самарин снова затянулся. Казалось, цифра «десять тысяч долларов» выбила его из колеи. Немного помолчав, следователь спросил:

— Мария Степановна, ваша сандаловая шкатулка при вас?

— А что?

— Ничего. Статью за хранение наркотиков еще никто не отменял. Я могу задержать вас прямо сейчас.

— Это ничего вам не даст.

— Ничего, — согласился Самарин, прищурившись. — Кроме морального удовлетворения.

Варламова вздохнула.

— Может, перестанете меня пугать?

— А может, перестанете держать меня за дурака?

Мария не ответила. Самарин яростно вмял окурок в пепельницу и поднялся со стула. Потом сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул картонный прямоугольничек и швырнул его на стол.

— Моя визитная карточка, — прокомментировал он.

— У меня уже есть, — сказала Мария.

— Теперь будет две. Так надежнее. Если я узнаю, что вы в чем-то замешаны, то лично надену на вас наручники. Кстати, в следственном изоляторе у вас отнимут трость, и вам придется прыгать по камере на одной ноге. Всего доброго, Мария Степановна.

— И вам не хворать, — тихо отозвалась Варламова.

Самарин вышел из блока, хлопнув дверью. Последующие пять минут Мария провела сидя на кровати. Бездумно переводила взгляд с одного предмета на другой и была рада уже хотя бы тому, что они не расплываются у нее перед глазами.

Лишь немного оправившись от ошеломления, Мария нашла в себе силы встать и пройти в ванную.

9

Она отметила, что голубые холодноватые глаза Завадского очень сильно контрастируют со смуглой кожей лица, и это придает ему особый шарм. Он был похож на поседевшего, но еще не старого рыцаря, лицо которого прокоптили и задубили солнце и ветер.

За длинным столом сидели преподаватели. Все взгляды были устремлены на заведующего кафедрой. Максим Сергеевич кашлянул в кулак и сказал:

— Я хотел бы поговорить о двух погибших студентках. Полагаю, все здесь знают, что с ними произошло.

— Они умерли, — подал голос Ковалев.

Завадский посмотрел на него тяжелым взглядом. Ковалев слегка покраснел и потупил глаза. Завадский не удостоил его словом и снова обратился сразу ко всем присутствующим.

— Полагаю, следователь побеседовал с каждым из вас. А если с кем-то не побеседовал, то, будьте уверены, побеседует. Очень въедливый человек. И, по-моему, знает толк в своем деле.

Помолчав немного, завкафедрой продолжил:

— Настя Горбунова погибла в результате несчастного случая. Вика Филонова… — Завадский произнес ее имя таким голосом, словно оно могло поранить ему рот, и все же снова повторил его: — Вика Филонова утонула. Есть предположение, что она была пьяна. Так же, как Настя. Факты вопиющие. И мы не можем оставить их без внимания.

Завадский остановился и слегка поморщился, как человек, понимающий, что произносит не совсем то, что нужно, но не знающий, что именно нужно сказать.

— Мне тяжело говорить… — продолжил он после паузы. — Смерть Виктории Филоновой потрясла меня. Уже третья гибель студента нашей кафедры за последние две недели! Мы не можем просто закрыть на происходящее глаза.

— Максим Сергеевич, — подала голос пожилая преподавательница сопромата, которую студенты за глаза называли мадам Пилорама, — а что, по-вашему, мы должны сделать?

— Да, Максим Сергеевич, — поддержал ее другой преподаватель, маленький, сухонький старичок со вздорным лицом. — Вы же не ждете, что мы отправимся на поиски убийцы и самостоятельно найдем его?

Завадский усмехнулся темными губами.

— Было бы неплохо. Но сомневаюсь, чтобы у нас с вами получилось. И потом… кто сказал, что это убийства?

— Я!

Все взгляды устремились на Варламову. Она хотела встать, но Завадский сделал знак рукой — мол, не надо, не вставайте, и Мария снова села на свой стул.

Завкафедрой вперил в нее недовольный взгляд и холодно осведомился:

— Могу я узнать, на чем основывается ваше утверждение?

— Да, Мария Степановна, объяснитесь, пожалуйста, — поддакнула мадам Пилорама.

Варламова сглотнула слюну и ответила:

— Во-первых, я не верю в такие случайности. А во-вторых, погибшие ребята были связаны друг с другом личными отношениями. Очень сложными отношениями.

— Нельзя ли подробнее? — поинтересовался старичок с недовольным лицом.

— Пожалуйста, — согласилась Мария. — Коля Сабуров и Настя Горбунова были любовниками.

Лицо Завадского вытянулось от изумления. Другие преподаватели отреагировали точно так же. Должно быть, им трудно было представить, что у немощного калеки, прикованного к инвалидному креслу, вообще могла быть любовная связь. Это приводило в недоумение, сбивало с толку, это словно бы противоречило самим законам природы.

— Простите… — Завадский кашлянул в кулак. — Откуда вы знаете, что Сабуров и Горбунова… что между ними была связь?

— Знаю. Но это еще не все. Незадолго до своей гибели Коля Сабуров взял с Насти жутковатое обещание. Он предчувствовал свою смерть и попросил Настю провести спиритический сеанс…

— Спиритический сеанс? — уточнила мадам Пилорама удивленным и недовольным голосом. — И кого же должна была «вызвать» девочка?

— Колю Сабурова. Он дал ей слово, что явится на ее зов с того света. Настя провела спиритический сеанс. За несколько часов до своей смерти.

— Бред! — четко произнес чей-то голос.

Мария повернулась и столкнулась взглядом с Ковалевым. Он был, как всегда, растрепан и плохо выбрит, однако во взгляде его сейчас не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало «рассеянного молодого ученого». Взгляд был устремлен на Марию, и в нем не было ничего, кроме гнева.

— Что вы сказали? — переспросила Мария.

— По-моему, у нас хватает проблем и без мистической чепухи. — Ковалев поднялся. — Я хочу сказать, что мы, преподаватели, должны отвечать за то влияние, которое оказываем на студентов. А влияние наше может быть как благотворным, так и пагубным. Лично я считаю: мы должны…

Голос Ковалева ритмично и гулко стучал по барабанным перепонкам Марии. Он говорил про то, что университет наводнили шарлатаны, что на место дисциплины пришла вседозволенность, и еще кучу вещей, от которых на душе у Марии стало тяжело.