Он постучался. Не дожидаясь ответа, толкнул дверь и вошел.

За столом в зале сидели двое: Саломея Филипповна и длинноволосый мужчина — видимо, внук Никита. Оба высокие, мосластые, только Никита в отличие от бабушки тощий; оба с пронзительными черными глазами. Пили чай. У стола сидели черная Альма, казавшаяся громадной в небольшой комнате, и рыжая Пепси. Федор поздоровался. Альма поднялась неторопливо, подошла, обнюхала; Пепси тявкнула тонко, но подойти не решилась. Сова, сидевшая изваянием на шкафу, издала гортанный вопль и взмахнула крыльями.

— И тебе добрый день, — сказала Саломея Филипповна. — Девочки, место! Садись, Федор. Это мой Никитка. — Мужчина привстал, во все глаза рассматривая гостя. В его лице было что-то по-детски наивное — то ли любопытство, то ли слабая доброжелательная улыбка. — А это Федор, гость Леонарда Константиновича. Философ. Чай будешь?

— Саломея Филипповна, он у вас? — выпалил Федор. — В той комнате? — Он ткнул рукой в сторону закрытой двери.

Саломея Филипповна ухмыльнулась и поднялась из-за стола. Бросила:

— Пошли!

Федор шагнул за ней в маленькую комнату, ту, где спал Никита… так она сказала в прошлый раз. Никита двинулся за ними — Федор чувствовал за спиной его дыхание. Шторы были задернуты, в комнатке царил полумрак. На кровати лежал мужчина с забинтованной головой; на щеках его пробивалась темная щетина. Под боком у него спала черная кошка Фанта. Это был журналист-телохранитель Андрей Сотник. Федор повернулся к Саломее Филипповне.

— А что я должна была сделать? — Она пожала плечами. Оба стояли у изголовья кровати. — Позвать спасателей из Гнезда? Отдать убийце, чтоб добил? Никитка сбегал за санками, и мы свезли его к нам. Он только вчера под вечер пришел в себя, правда, ничего не помнит. Как зовут, не помнит! Паша сказал, что пропавшего зовут Андрей Сотник, так и узнали. Он удачно упал, руки-ноги целы, внутренних повреждений вроде нет, крови нет. Нигде не болит. Что значит, здоровый парень. Голова только разбита — то ли от падения, то ли тот приложил. Жить будет, а вспомнит ли… Амнезия дело такое, то ли выдюжит, то ли нет. Выдюжит — вспомнит, а нет, так придется тебе раскапывать, философ. Его телефон и планшет у меня… вытащила из машины.

— Почему же вы сразу не сказали?

— Вот так сразу и выложи тебе, — хмыкнула ведьма. — А вдруг это ты его приговорил? Народу в Гнезде полно, не разберешь, кто грешник, кто праведник. Публика пестрая. Потом поспрошала про тебя у Паши, да и Леонард Константинович сказал, что друг, так я и дала тебе наводку. Помнишь? Сказала: есть случаи без объяснения, и тут же повернула наоборот — мол, если человек придумал, другой человек непременно разгадает. Думаю, раз философ, пусть думает, как понимать. А нам спешить некуда, отсюда все равно до весны не уехать. Имей в виду, никто в Гнезде не знает, ты один. Пусть так и останется.

Федор кивнул и сказал:

— Я увидел три чашки и три тарелки на столике за занавеской.

— Хитер! — рассмеялась Саломея Филипповна. — А я думала, философия.

— Философия и чашки… тоже.

Она тронула плечо спящего. Тот со всхлипом вздохнул и раскрыл глаза. Взгляд его остановился на лице Федора. Несколько секунд мужчина с тревогой всматривался в него, потом перевел взгляд на Саломею Филипповну.

— Не бойся, Андрей, это свой. Кушать хочешь? Или чаю?

Мужчина кивнул и снова посмотрел на Федора.

— Андрей, меня зовут Федор. Федор Алексеев. Я гость Леонарда Константиновича, помните его?

В лице мужчины не отразилось ровным счетом ничего. Он продолжал пристально всматриваться в Федора; пальцы перебирали край одеяла.

— Он может встать? — спросил Федор. — Может, посидим за столом?

— Не надо бы ему вставать пока. Лучше мы рядом. Никитка! — позвала она. — Тащи сюда журнальный столик! Федор, помоги.

Она приподняла Андрея, подсунула под спину подушку. Спросила:

— Нормально? Сидеть сможешь?

Мужчина кивнул.

…Они сидели за низким журнальным столиком, пили чай на травах.

— Никитка сеансы магии устраивает, — сказала Саломея Филипповна, усмехнувшись. — Он у меня добрый мальчик. Свечи жжет, всякие знаки на полу рисует, гудит тибетской миской. Знаешь, бронзовая, в магических узорах, и пестик — чуть стукнешь по краю, начинает гудеть. И гудит, и гудит… аж волосы дыбом. Да, Никитка?

— Бабушка, ты ничего не понимаешь, — сказал Никита укоризненно. — У нас с тобой принципиально разные школы.

— Во как! Принципиально разные. И какая же у меня, по-твоему?

— Ты почвенник, чувствуешь землю и растения. Ты волхв. А я маг.

— А какая разница? — заинтересовался Федор.

— Волхв — это жрец, который служит духам природы, как бабушка. Она умеет вызывать дождь и лечит животных и людей. Вот эта снежная зима… это ведь ее рук дело. Это древняя славянская культура, причем местная и… не обижайся, бабушка, примитивная. А я маг, мы — древняя зороастрийская школа, мы вызываем сильных духов и просим их о помощи.

— По логике, местные культуры должны быть эффективнее, чем магия, — осторожно заметил Федор. — Даже примитивные.

— В том-то и дело! — с жаром воскликнул Никита. — Вся разница в том, что местные духи еще здесь, они живые, понимаете? Здесь полно язычества. Каменные скульптуры, колодцы, мегалиты… даже растения! Двухметровые папоротники и хвощи! Причем на абсолютно круглой поляне, представляете? Как будто древний алтарь, сакральное место, где приносились жертвы. Таких растений больше нигде нет. Есть места, где ничего не меняется. А мои ду́хи… их можно вызвать, но они здесь… как бы это вам… — Он запнулся.

— Иностранцы? — подсказал Федор.

— Да! Да! Именно! Но все равно могут помочь, если правильно объяснить.

— Так и живем, — сказала Саломея Филипповна. — Разрываемся между язычеством и магией. Спасибо, внучек, хоть ведьмой не назвал.

Федор подавил усмешку и сказал, обращаясь к мужчине:

— Вы в надежных руках, Андрей. Я за вас спокоен.

— Если вы придете на семинар в наш клуб «Руна», вы многое поймете. Я дам программу. Приходите. Вам, как философу, будет интересно. Магия — та же философия.

— Спасибо, Никита. С удовольствием приду. У вас есть сайт? Хотелось бы взглянуть.

— Конечно! Я дам адрес.

Они сидели еще около часа, общались. Андрей молчал, слушал, рассматривал Федора. Наконец тот сказал, что пора и честь знать, засиделся, больному нужен покой. Он протянул руку Андрею:

— До свидания, Андрей. Поправляйтесь. Я буду приходить.

Мужчина слабо улыбнулся и протянул руку в ответ; они обменялись рукопожатием.

Бабушка и внук проводили гостя до калитки. Херес радостно прыгал вокруг, припадал на передние лапы и скалил зубы. По-прежнему молча.