Меня прервал сигнал эсэмэс, которое прилетело на телефон.

– Приехала! Аккуратная женщина. Не опоздала, но и не явилась раньше. Сеня, встреть гостью.

Собачкин быстро вышел во двор.

– Кого ты пригласил? – спросила я у Дегтярева.

– Эмилию, дочь писателя Германа Траубе, – ответил вместо него наш компьютерных дел гений, – возможно, она что-нибудь расскажет об открытке.

– Сомнительно, что гостья нам поможет, – заметила я.

– Когда была написана открытка, Эмилии было десять лет, – объяснил полковник, – в этом возрасте дети, в особенности девочки, уже много чего понимают. И из текста явствует, что она состояла в дружбе со Сталиной.

В офис вернулся Сеня, вместе с ним вошла стройная, хорошо одетая дама с красивой укладкой и естественным макияжем. Я быстро окинула Эмилию взглядом. Платье на ней от Zara, сама люблю эту фирму, в ее магазинах можно найти модные наряды, покупка которых вас не разорит. В руках у гостьи очень дорогая, но с виду простая сумка, под стать ей и обувь без опознавательных знаков, но я знаю, кто произвел ридикюль и лоферы, в которые обута женщина. Ее волосы определенно покрашены в салоне: столь сложного мелирования самой никогда не добиться. Разве что у тебя соседка или подруга колорист в дорогой парикмахерской, и она по доброте душевной превращает тебя в красавицу прямо на кухне. В ушах у посетительницы маленькие жемчужинки, в комплекте с ними тонкая «нитка» на шее. Духи… Я повела носом и удивилась – мой любимый аромат от фирмы «Iunx». Она почти неизвестна массовому российскому покупателю, ее любят, но жалуются на высокую цену. Считается, что не стоит судить о человеке по его одежде. Но дама пенсионного возраста, которая ходит в мини-юбке, обтягивающей футболке с вырезом до пупа, накладывает на себя тонну яркого макияжа, сделала фальшивые ногти длиной эдак сантиметров пять, массу подтяжек, старается казаться девушкой-щебетуньей, но от предпринятых усилий выглядит только старше, вызывает у меня жалость. А Эмилия не пытается скрыть свои годы, сохранила стройную фигуру, открытую улыбку, одевается соответственно своему возрасту, выглядит моложе, и к ней испытываешь уважение.

– Весьма удивлена вашим приглашением, – начала беседу дама, – будучи любопытнее кошки, я теряюсь в догадках: зачем понадобилась частным сыщикам?

Дегтярев подал ей лист бумаги.

– Здесь ксерокопия записки. Похоже…

– Где вы нашли почтовую карточку? – прервала полковника гостья.

– Ее хранила умершая Ксения Федоровна Бузурукинская, – объяснил Сеня. – Вы с ней случайно не знакомы?

– Впервые слышу эту фамилию, – спокойно отреагировала Эмилия.

– Открытка хранилась в шкатулке, – подхватила я, – там же находились ключи от квартиры на Ломоносовском проспекте, она принадлежала Сталине Константиновне Маратовой. О ней нет никаких сведений, известно лишь, что Маратова прописана по этому адресу. А из открытки понятно, что вы Сталину знали.

– Это обман! – воскликнула Эмилия. – Ложь!

– Зачем нам врать? – удивился Семен.

Эмилия сделала глубокий вдох.

– Она умерла. Покончила с собой.

Гостья открыла сумку, вынула футляр, добыла из него очки и начала протирать их замшевой тряпочкой.

– Только не подумайте, что я боюсь мертвецов. Теперь знаю, тело – всего лишь временное пристанище для души, которой необходимо избавиться от грехов, чтобы уйти в Царствие Небесное к своему отцу. Много лет я пела на клиросе в хоре. Не раз присутствовала на отпеваниях.

Посетительница посмотрела на Леню.

– Вы, наверное, тоже встречались с покойниками?

– Случается порой, – подтвердил эксперт, который на всех совещаниях предпочитает сидеть молча, пока к нему не обратятся.

– Не замечали, что лицо у покойного совсем другое, чем у живого человека? – продолжала Эмилия. – Самый частый вопрос родственников: «Это наш? Совсем не похож!» Почему так?

– Душа отлетела, – неожиданно опять заговорил Леонид, – только оболочка на земле осталась, и она подлежит утилизации. Нечего рыдать на могиле, водку на поминках жрать. Скорбим и радуемся. Скорбим, потому что временно расстались, радуемся, потому что надеемся на встречу в Царствии Небесном. Наши вопли телу не нужны. А вот душе необходима молитва, сорокоуст, чтение Псалтири.

Я приоткрыла рот. Много лет знаю Леню, но впервые от него подобные речи слышу.

Эмилия вздохнула.

– Рада встрече с братом по вере. Вы должны понять, как мне страшно от того, что она покончила с собой. Где сейчас ее душа?

– Сталина совершила самоубийство? – уточнил полковник.

Гостья молчала.

– Вас, наверное, волновала судьба ребенка Маратовой? – догадался Сеня.

Эмилия вынула из сумки небольшой флакончик.

– Дух силен, тело слабо. Будьте любезны, дайте мне стакан воды. Необходимо принять гомеопатические капли, которые делает прекрасный врач Евгений Изович Нуль.

– Смешная фамилия, – хихикнул Кузя.

Эмилия взяла из рук Сени бокал, накапала в него прозрачной жидкости, выпила лекарство и посмотрела на Кузю.

– У каждого свое понятие о юморе. Один смеется, читая книгу Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», другой хохочет над чужой фамилией. Интеллектуальный уровень у людей разный.

Наш компьютерщик растерялся, Эмилия продолжила:

– Нет, суицид совершила другая женщина.

– Кто? – хором спросили мы с Дегтяревым.

Эмилия поджала губы и не ответила.

– Ее звали Туся? – уточнила я.

Гостья подняла бровь.

– Почему вы так решили?

– Открытка, – пояснила я, – в ней подпись «Туся».

– Правда лучше, чем ложь, – добавил Леня.

Эмилия опустила голову.

– Мои слова про обман относились не к вам. К обстоятельствам, при которых появилась эта открытка. Хорошо. Дайте лист бумаги и ручку, я напишу пару фраз.

– Что скажете о почерке? – передав лист Лене, спросила гостья.

Эксперт надел очки.

– Я не графолог, дилетант в данной области. Но… похоже, что вы автор текста на открытке. Сходство не стопроцентное, однако…

Эмилия подняла руку.

– Верно. Это я постаралась. Попытаюсь объяснить, что произошло. Моя первая учительница отличалась звериной злобой. Девочку Траубе она ненавидела по нескольким причинам. Фамилию ребенка Раиса Ивановна считала немецкой, а у нее на фронте погиб отец. Отчество Германовна лишь усиливало ненависть. Имя ее тоже бесило. Однажды она не сдержала негодования, влепила мне «два» за диктант, где была всего одна ошибка. Видно, в тот момент преподавательница совсем не владела собой, потому что сделала приписку красными чернилами: «Отродью фашистов следует уважительно относиться к великому языку народа-победителя».