Окрыленный этой простой мыслью, он стал торопливо выгребать из ящиков письменного стола и серванта документы, фотографии, письма, записные книжки, какие-то справки и, наконец, свои детские рисунки, те самые, с которых все началось. Выгребал поспешно, роняя на пол от возбуждения. Спешил. Уложил бумаги в раковину на кухне. Спичка загорелась с третьей или четвертой попытки, так дрожали руки. Он стал подкладывать в костер все новые бумажки, одну за другой. Пламя глотало, разрастаясь и потрескивая. Поколебавшись, он разорвал и бросил в костер паспорт. Стоял и смотрел со странной радостью и чувством освобождения, как горят его прошлое и настоящее.

Распихав по карманам деньги, он присел на диван, закрыл глаза. Он был полон нетерпения, надежда стучалась в сердце. Он уйдет в толпу. Растворится среди людей. Как в том рассказе, Честертона, кажется? Или Конан-Дойла? «Где можно спрятать лист?» – «Среди листьев». – «Бумагу?» – «Среди бумаг». А человека среди людей! Изменить внешность, придумать другое имя, уйти подальше от мест, где тебя знают. Мир велик. Он всегда примет усталого путника. А тот, со скамейки… Пусть поищет. Игра началась. Марионетка перекусила нитку, на которой висела, и вырвалась на свободу. Только обрывок болтается на гвозде. У него мелькнула было мысль, что бежать некрасиво, что он поступает как трус и ничтожество, но он отодвинул ее куда-то на задворки сознания, пообещав додумать как-нибудь потом – уж очень велико было желание освободиться от Человека со скамейки. Нетерпение захлестывало его, сердце колотилось глубоко и часто, четко выговаривая – иди! Иди! Иди!

Посидев с минуту, он встал. Тщательно запер входную дверь – на два оборота, чего обычно не делал. Ключ тоже бросил в мусоропровод. Ухмыльнулся, услышав, замирающий внутри металлический грохот. И ушел.

Диве он не позвонил. Он просто забыл о ней…

Марго вся отдалась ожиданию. Девочка родится в начале февраля. Водолей. Водолейка. Как и Юлий. Может, она, Марго, тоже Водолей. Раньше она не задумывалась о том, кто она. Просто жила себе, не тужила. Радовалась жизни. А теперь впервые задумалась, пытаясь представить себе свою семью. Ведь была же у нее семья! Мать была. Отец. У всех есть семья. Пусть ущербная, неполная, несчастная, но есть. У всех, кроме подкидышей. А она, Марго, не подкидыш. Ее привела в детдом женщина из детской комнаты милиции. На ее глазах Марго стащила из чьей-то сумки сверток с бутербродом. Она была голодна. Было ей тогда лет пять или шесть. Ничего вразумительного рассказать о себе она не могла.

– Как тебя зовут? – спросила женщина-милиционер.

– Марго.

– Марго? – удивилась она. Марго кивнула. – А фамилию свою ты знаешь? – Марго помотала головой – никакой фамилии у нее не было. – Может, Маргарита? – допытывалась инспектор.

– Марго!

– У тебя есть мама? – Марго мотала головой – нет! – А где ты живешь? – Марго пожала плечами – нигде. Везде. На вокзале. Или в подвале. Или на мусорке. Летом тепло. – А друзья у тебя есть?

Марго задумалась. Была бабушка, называла ее Марго…

– Твоя бабушка? А где она?

Марго снова пожала плечами. Она с любопытством рассматривала скромную обстановку детской комнаты.

– Ты посадишь меня в тюрьму? – спросила она у женщины. – А другие дети там есть?

– А где жила раньше? – допытывалась инспектор. – Ты же не могла все время жить на улице. Где ты жила зимой? С кем?

Зимой? Марго задумалась. Снова пожала плечами – нигде. Не помню…

Сейчас Марго вдруг подумала, что ее восприятие себя как личности началось с детской комнаты милиции. Всего того, что было раньше, просто не существовало. Даже мифическая бабушка, называвшая ее Марго, виделась словно в тумане и вскоре выветрилась из памяти навсегда, оставшись лишь в сухих строчках протокола. А голос остался. Слабый, старческий. «Марго, – звала бабушка, протягивая кусок хлеба с вареньем. – Иди сюда, возьми!» Была ли это ее бабушка? Или чужая? Куда она потом исчезла? Неизвестно. А что было до бабушки? Откуда Марго взялась? Была же у нее мать! Была ли мать дочкой бабушки? И где она теперь? Жива ли? Как Марго оказалась на улице?

Марго представляла себя в застиранном красном платьице и рваных сандалиях. С разбитыми коленками. Она явственно видит эту девочку – девочка, улыбаясь, смотрит на Марго, склонив голову к плечу… Возможно, это вовсе и не Марго в детстве, возможно, это чужая, увиденная случайно девочка. Но каждый раз, когда Марго пыталась вспомнить себя, она видела девочку в красном платьице, смотрящую лукаво и радостно…

Она старалась не думать о Сатане и той страшной истории. Пообещала кому-то, Кто Все Видит, Взвешивает и Предъявляет Счета к Оплате: я потом додумаю, честное слово! Я не убегу, я отдам долг! Тот, Кто Все Видит – большая фигура в белом с завязанными глазами, с весами в одной руке и мечом в другой, подумав, покивал слепой головой, – ладно, я подожду. Времени много. Времени вообще нет. Ничто не проходит, ничто не забывается, ничто не прощается. Ни тебе, ни потомкам. Падет на их голову… «Согласна, – шепчет Марго. – Я сама. С меня спрос. Не нужно на их голову…»

Марго устала бояться. Она, насколько могла, отодвинула свои проблемы в сторону, дала себе передышку, пока не родится Александра. Девочку она назвала Александрой, в честь бабушки, зеленоглазой Александры Величко. Ребенок должен родиться здоровым и крепким. На творог она уже смотреть не может, но ест, давится. И фрукты набили оскомину. Ей до смерти хочется черного крепчайшего кофе и сигарету, но Александра этого не поймет. Вот разродится Марго… тогда. Там посмотрим.

Посмотрим. Сатана не оставит ее в покое, и выхода у нее только два – бежать или принять бой. Если бы ненависть убивала, Сатана давно покоился бы в каком-нибудь спокойном и немноголюдном месте. Увы, не убивает ненависть. Он нашел ее снова. Те ребята на джипах опоздали на считаные минуты.

После этого он находил ее еще дважды, и оба раза ей удавалось ускользнуть. Весной, в апреле, он едва не поймал ее. Она спаслась чудом. Интуиция у нее развита будь здоров. Чуть что не так – давящая тяжесть в затылке, чувство тревоги, сухие губы. Но когда-нибудь наступит конец – не сумеет она убежать. Не успеет. Ну что ж, даже в этом случае можно кое-что сделать. Можно, например, выцарапать ему глаза ногтями, откусить нос, ударить коленом в пах… Но это в том лишь случае, если он выйдет один на один, врукопашную, без посредников. Иногда она обдумывает возможность самой выследить Сатану и убить недрогнувшей рукой. С наслаждением убить и, крича от возбуждения и неистовой радости, добить чем-нибудь, что подвернется под руку. Лопатой. Или камнем. Ноздри у Марго раздуваются, сердце колотится бешено, пальцы сжимаются. Берегись, Сатана!

Марго и Сатана чувствуют друг друга на расстоянии – иначе не объяснить, как он находит ее и как она всякий раз знает, что он где-то рядом. Марго сходила в церковь, поставила свечку. Попросила Бога не о помощи, не заслужила она помощи, а только о передышке. Пока не родится дочка. А потом… посмотрим, повторяла она себе. Посмотрим. С тем, у кого повязка на глазах, она договорилась. Бог тоже не против. Посмотрим…