И внезапно Сама завизжала ни на что не похожим голосом. Тишина разорвалась.

Сама посмотрела полубезумным по силе взглядом на сестер.

— Вы что, с ума сошли! — каким-то лаем выкрикнула она.

Алла и Ксения онемели.

— Кто вы?!! — голос женщины срывался, а взгляд метался из стороны в сторону, как пойманный демон. — Да вы что?.. Да ведь это… Кто?!! Что?!!

Потом взгляд ее потерял всякую связь с речью, и она опять завизжала. Из маленького рта выступила пена, она вскочила и разорвала в клочья листы.

«Она нас убьет», — мелькнуло в уме Ксюши, и сердце ее превратилось в живой комочек сладкой любви к жизни.

Но блуждающий взгляд Самой твердил о другом, о том, что она просто вне своего ума.

Внезапно Сама зашипела и с этим звуком выбежала в коридор.

— Чтобы все провалилось наконец… Ха… ха-ха! — взвыла она непонятно, подняв голову к потолку, точно увидела там свой предел и страх. И с этим завыванием выскочила из квартиры.

— Надо бежать отсюдова! — воскликнула Ксюша.

Но в комнату всунулась голова деда Игоря:

— Не убежите так просто… Не убежите!

Сестры рванулись в коридор. Но там у двери на выходе стояли Потаповы, похожие на разбушевавшихся гномов.

— Это вам так не пройдет, — сказал Петр Петрович, пошатываясь.

— Да мы на вас Мишу сейчас выпустим! — закричала его супруга.

Из чулана донесся хохот.

— Только через мой труп! — с криком возразила бабуся.

— Да что вы сделали с Самой, что произошло, где ваш Стасик, кого он довел?! — Петр Петрович затопал ногами.

— Да они на Саму посягнули, — прошамкала Любовь Матвеевна. — Теперь нам не жить.

Из чулана донесся оглушающий стук: это Миша ломился в дверь. Алла, схватив за руку Ксюшу, юрко проскользнула между хозяином и бабусей и выскочила с сестрой за дверь.

— Уши бы у вас отвалились! — услышали они на прощание.

Алла и Ксюшенька еле отдышались на улице.

— Могли умереть, — сказала Ксюша.

— Надо срочно позвонить Лене, а потом выпить, — решила Алла.

…Голос Лены был спокоен как никогда.

— Встретимся через час в нашей стекляшке у метро «Парк культуры», — предложила она.

«Стекляшкой» оказалось кафе у радиальной линии «Парка культуры».

Взяли гору пирожков, кофе и по рюмочке каждой.

— Я вот что хочу сказать, сестрички, — начала Лена, лихо опрокинув в себя рюмашечку. — Все прошло как по маслу. Теперь надо сделать выводы.

— Какие там выводы?! Миша мог ворваться, и что тогда?! — слегка нервно воскликнула Ксения.

Лена укоризненно на нее посмотрела.

— Во-первых, я была на сто процентов уверена, что его не выпустят.

Во-вторых, ничего бы вам Миша не смог причинить, если бы даже проклял вас со всей лошадиной силой… Вы защищены, — резко заключила она. — Иначе я бы не рекомендовала вам этот эксперимент. Такие типы, как он, ничего не могут причинить тем, кто из нашего окружения, например…

— Естественно, Леночка, — зря мы, что ли, погружались в метафизику, но нежное женское «эго»… все-таки встало на дыбы, — закончила Алла. — А Сама — мощный и дикий фрукт, ничего не скажешь.

— Отчего она словно в ад полезла? — рассуждала Ксюша, откусывая пирожок. — Надо же, чтоб данные Стасика так довели эту жуткую бабу с глазами пугливого льва.

— То-то и оно, девочки, — ответила Лена, выдохнув. — Но сеанс окончен. Цель достигнута. Если Сама пришла в дикообразный ужас, прикоснувшись к ситуации со Стасиком, то вам, Алла, лучше туда не соваться, и поставьте точку на этой истории. Саму просто так не выведешь из себя…

— Значит, Нил Палыч прав, — задушевно и задумчиво прервала ее Ксюша.

— На то он и Нил Палыч, чтобы часто быть правым, — заметила Лена.

Чашки с кофе уже опустели, но подошла официантка: «Вам еще?» «Еще», — был ответ.

— Аллочка, я вам советую: главное, выбросите Стасика из головы. То, во что он влип, доконало даже Саму. Если он и вернется, он будет не похож ни на кого и ни на что.

— Конечно, Аллочка, — всхлипнула Ксюша. — На тонком уровне он столько чудовищ на своей спине принесет, если придет… Какой он муж будет?.. Зачем тебе такой супруг?

— Не мучь, Ксюша.

— Брось. В тебя столько влюблены, — парировала Ксюша. — Влюблены, ладно. А вот Саша Смирнов тебя любит. Из нашего круга. И глаза у него не как у людей. А то куда ни глянь, одни люди и люди. Когда ж боги-то к нам опять нагрянут, как во времена Трои?

— Вся эта история со Стасиком не хуже вторжения богов, — усмехнулась Алла.

— Ты лапочка. Ура! — воскликнула Ксюша. — Поставим точку!

— Только Андрей точку не поставит. Но это его дело, — тихо произнесла Алла.

И все они опять выпили за непостижимое. «А я к Стасику хочу», — тайно подумала Ксюня и оборвала себя.

На Москву лег туман.

К Степану стала подбираться тоска, и тоску он нередко любил, блаженно-недосягаемой любовью.

Начиналось у него обычно с любимой в этом случае песни:

Степан видел в этой песне свой собственный перевернутый смысл. И вообще, когда подступала тоска, он пел членораздельно, а не так, как обычно, что-то мыча.

«Разъединит нас только жизнь, а не смерть», — блуждающе проговорил он, закончив внутренне пение. Осмотрел пространство. Ничего в нем интересного не было. Было интересно только то, что в пространстве отсутствовало.

Степан задумался. Тоска у него была не от ума и не от сердца, а от тоски. Она спускалась, точно с неба падала, или же выходила изнутри его самого, из утробы пустоты.

Степан встал со скамейки, захотелось кого-нибудь побить, лучше дерево или самого себя.

Надо было смотреть вдаль. Тоска вела туда, где было больше всего тоски.

И Степан Милый побежал. Бежал он, думая, а когда сидел — обычно не думал. Не мог он, однако, понять, почему он жил семьдесят лет назад, если сейчас ему, наверное, около сорока. Может быть, он просто заснул где-то в поздней юности, точнее — просто забылся? Он любил забываться, хотя бы просто на время.