ассоциации», но принципиально важно, что воспоминания эти не обязательно его собственные; порой это похоже на перебирание архива слайдов, фотографий и открыток чужих, незнакомых людей, которых давно уже нет в живых. Схожим образом чужие бесхозные воспоминания можно услышать на альбоме 2009 года G. E. S. (Gesellschaft zur Emanzipation des Samples / Общество Освобождения Сэмплов) «Circulations». Достоверно неизвестно, кто стоит за объединением G. E. S., но, судя по всему, это проект музыканта-любителя Яна Елинека, который работал во многих жанрах, но наиболее известен благодаря альбому «Loop-finding Jazz Records», где он из крохотных джазовых сэмплов собрал свою версию минимал-техно; Елинек также выпускал микрохаус под псевдонимом Farben и эмбиент под именем Gramm. Идея G. E. S. заключалась в том, чтобы взять микросэмплы, закольцевать и склеить их, включить в общественном месте и записать результат. Будут ли применимы стандартные законы об авторских правах, если делать сэмплы в таких условиях? Получившиеся треки напоминают неподписанные аудиооткрытки; некоторые места, где проходила запись, указаны (Церматт и Гонконг упоминаются в названиях треков), а о других остается только гадать, ориентируясь по голосам и фоновому шуму. Трек «Birds Of Heraklion» начинается с искаженной электронной пульсации, которую потом сметает поток очень кинематографичных струнных, по звуку напоминающий саундтрек к какому-нибудь черно-белому фильму, живописующему достоинства путешествий на поезде. В начале «Orinoco, Bullerbü, (Crossfade)» мы слышим резкое противопоставление диких птичьих криков и чего-то вроде сэмпла из забытого нуарного фильма или напряженной мелодрамы – но все кончается отзвуками эха и странным абстрактным свистом. «Im Schilf» навевает ассоциации с инопланетными пискливыми звуками, какие были бы уместны в мультфильмах Оливера Постгейта или в ранних экспериментах Cabaret Voltaire; а слушая треки «Farnballett» и «Farnballett (In Dub)», будто играешь в теннис на приставке Binatone, у которой случилось помутнение рассудка, как у компьютера HAL из «Космической одиссеи». Случайные звуки и обрывки разговоров создают впечатление, что вы просматриваете отдельные кадры из фильма, полной версии которого не существует. Это ощущение, будто действие продолжается за пределами того, что мы слышим, вкупе с космополитизмом походного дневника напоминают мне не что иное, как холодную, путаную красоту картины «Профессия: репортер» Антониони.

Финальный трек, «Schlaf (Nach Einführung Der Psychoanalyse)» («Сон (По „Введению в психоанализ“)»), – который звучит как музыка ветра на какой-нибудь планете песчаных бурь, – похож на воспоминание о фантастическом романе времен холодной войны, который так и не был написан. Назвать эту пластинку рядовым экспериментом или бездумной мешаниной не позволяет неизбывное чувство безымянной печали, которое пропитывает альбом целиком.

Аналогичное чувство обезличенной трагедии нависает над альбомом 2010 года «Alphabet 1968» музыканта Black to Comm, также известного как Марк Рихтер – родоначальник жанра дэт-эмбиент и основатель гамбургского лейбла Dekorder. Рихтер шутливо назвал «Alphabet 1968», где людские голоса присутствуют только на полевых записях и едва слышны, песенным альбомом. Но что, если принять провокацию Рихтера всерьез: как бы звучала песня без певца? То есть что, если бы сами предметы были способны петь? Это вопрос на стыке сказок и кибернетики, и, слушая «Alphabet 1968», я ассоциативно вспоминаю кинопространство, в котором магия встречается с техникой: квартиру Дж. Ф. Себастьяна в «Бегущем по лезвию». Треки на этом альбоме выточены с той же скрупулезностью, какую генетический инженер и мастер кукол Себастьян проявлял при создании своих печальных автоматов – диковинных гибридов механического и электронного, антикварного и ультрасовременного, забавного и зловещего. Произведения Рихтера составлены из столь же разнородных материалов: треска виниловых пластинок, коротковолнового радио, металлофона и разнообразных сэмплов – в основном акустических инструментов. За исключением «Void» (стимпанковый трек в стиле Джона Карпентера с роем перешептывающихся голосов на фоне), музыка на альбоме не слишком похожа на электронную. Как и в случае с говорящими механизмами Себастьяна, здесь создается впечатление, что Рихтер использовал новейшие технологии, чтобы создать иллюзию архаичности. Слушая эту пластинку, будто бы чувствуешь запах пыли, которая осыпается с найденных музыкантом объектов. Но слои этого палимпсеста переплетаются так замысловато, что невозможно определить, что Рихтер с коллегами сыграли сами, а что откопали в архивах. Звуки обработаны, перевернуты и замедлены таким образом, что нельзя разгадать, откуда они взялись. Создается атмосфера едва уловимого, но непрерывного движения – словно звуковые тени порхают туда-сюда по периметру слухового восприятия.

Рихтер так искусно стирает образ автора из своих треков, будто бы ему удалось прокрасться в комнату, где предметы играли музыку сами для себя, и записать это. На первом треке альбома, «Jonathan», фоновое потрескивание, полевая запись моросящего дождя и перебивки белым шумом подготовляют почву для меланхоличного пианино. Где-то вдалеке слышны детские голоса, и такое чувство, что нас ведут из мира людей в таинственный мир предметов-среди-предметов – мир, соседствующий с нашим, но совершенно нам незнакомый. Рихтер словно бы настроился на волну скрытых от нас радостей и печалей предметов в пустых комнатах и теперь слышит эти самые «песни». Не случайно мотив оживающих предметов так популярен в анимации (ведь, как следует из названия, что такое анимация, если не разновидность этого самого процесса?); большинство треков с «Alphabet 1968» могли бы использоваться в мультфильмах – в качестве «песен», которые предметы поют, приходя в движение или снова замирая.

На самом деле, «Alphabet 1968» создает устойчивое впечатление, что все сходит на нет. Рихтер создал зачарованный звуковой мир, но не исключил из него энтропию. Постоянно кажется, что магия вот-вот иссякнет и что зачарованные предметы в любой момент могут вернуться в состояние неподвижности, – тем проникновеннее от этого становятся треки. Тяжеловесный, закольцованный контрабас на треке «Rauschen» механико-меланхоличен, будто фонограф, у которого кончается завод, – или, может, как одно из творений Себастьяна с иссякающим зарядом аккумулятора. Реверберированная музыка ветра на треке «Trapez» звенит как легкий нарнийский снегопад. Как часто бывает на этом альбоме, данный трек наводит на мысли о музыкальной шкатулке с истекающим заводом; его можно сравнить с альбомом Colleen 2006 года «Boîtes à Musique» (фр. «Музыкальная шкатулка») – только вот Colleen ограничилась использованием настоящих музыкальных шкатулок, а Рихтер закольцовывает и располагает свой звуковой материал таким образом, что он имитирует механизм шкатулки. Но шкатулка у него жутковатая, играющая в неровном ритме. На треке «Amateur» – где из‐за звуков, имитирующих дыхание, кажется, что дышат сами стены, – фортепианная петля будто бы искривлена.

Энтропия повсюду в работах Position Normal – группы, которую Саймон Рейнольдс однажды назвал «крестными отцами хонтологии». Но это очень английский сорт энтропии. В музыке Position Normal Лондон словно бы сдался наконец на милость энтропии, которая угрожала поглотить его в книгах Майкла Муркока о Джерри Корнелиусе. Но в царящей здесь глубокой сонной усталости есть нечто привлекательное: энтропия не пугает, а, скорее, манит своим дурманом, дает возможность распрямиться, расслабиться, развернуться. Ты постепенно забываешь обо всех делах, пока музыка баюкает твой мозг и увлекает его в теплый воскресный вечер, который звучит, кажется, во всех треках Position Normal. Прелесть этого вялотекущего Лондона несет на себе отпечаток определенного направления рок-музыки 60‐х: прогретого солнцем транса из «Sunny Afternoon» The Kinks, «Lazy Sunday Afternoon» The Small Faces, «Tomorrow Never Knows» и «I’m Only Sleeping» The Beatles. Однако этот конкретный подвид английской истомы родился не в кислотных и травяных грезах отдыхающих рокеров. Вы можете заглянуть еще дальше в прошлое и найти некоторые прообразы в «Больших надеждах» (безветренная, застойная недвижность Статис-Хауса) или в «Алисе в Стране чудес» (особенно удачно кальянный морок и состояние фуги переданы в телеверсии Джонатана Миллера 1986 года для BBC).

Лондон в треках Position Normal бесконечно далек от корпоративного лоска и суеты бизнес-кварталов или от парадного Лондона для туристов. Проводником по этому