— Гюльчатай Фидерфиш, — торжественно произнес Сева. — Неужто не слыхал?

— Каюсь. — Я повинно опустил голову.

— Ну, ты, брат, даешь! — поразился литературный негр. — Это же… ее ведь вся страна знает. — Он внимательно посмотрел на меня. — Точно не прикалываешься?

— Вот те крест, — совершенно искренне ответил я. — И все-таки?

— Ее однажды домогался сам Домогоров! — голосом рефери в ринге пророкотал Сева.

— И как, успешно?

— Понятия не имею. — Мой приятель отсалютовал полупустой бутылкой жертве сладострастия. — Там была весьма мутная история. Кто кого и как — непонятно. Главное в том, что дамочка взяла из этой темы все, что можно было.

— В смысле?

— Она поделилась горем с родной страной и ее окрестностями, — проговорил Сева и принялся загибать пальцы. — С десяток интервью в газетах и на телевидении, это раз. Книгу про то самое настрочила, два. До сих пор, хотя уже год прошел, по два раза на неделю рыдает на четвертой кнопке о порушенной невинности, это уже три. Вот оно как!

— Круто! — вяло восхитился я. — И кто такой этот Домогоров?

Сева пожал плечами и ответил:

— А я знаю?

Мы откупорили еще по бутылке, чокнулись донышками, выпили и дружно, как по команде, закурили.

— А у тебя тут мило, — нарушил я молчание, повисшее было на кухне. — С каких таких пряников, если не секрет?

— Какой уж там секрет. — Сева развалился на диване, погладил ладонями сытое пузцо.

Еще пару лет назад он был тощ как мартовский кот.

— Мадам поймала звезду, подняла план, а расценки, наоборот, в три раза снизила. В общем, я ее послал, в смысле ушел.

— Далеко?

— Сначала, конечно же, в запой. Не успел толком начать, как позвонили из редакции, дескать, горим-тонем, спасай-выручай.

«В чем дело-то?» — спрашиваю, а они: «Срок выходит, а эта дура в коме».

— Дура в коме — это кто?

Сева махнул рукой и пояснил:

— Машка Скокова из Мордовии. Она же Абигайл Паддингтон-Ривз, автор.

— Автор чего?

— «Лабиринты страсти». Так называется серия дамских любовных романов. Шесть с полтиной печатных листов каждый, мягкий переплет, продаются во всех киосках. Цена — полтинник. Тираж от ста тысяч.

— И что, покупают?

— Как школьники горячие пирожки на перемене! — заявил Сева. — Какая жизнь у наших баб, представляешь? Работа за гроши, начальник обязательно скот, дома дети-дебилы и муж-красавчик с пивом на диване, футбол смотрит или просто так валяется. Годы уходят, живот растет, задница с титьками обвисают, сердце покалывает. Вот они и ныряют в эту патоку, чтобы совсем не рехнуться или на рельсы не лечь.

— Ну и?..

— Вот я им и говорю: «Ну и?..», а они: «Допиши за нее, ты же можешь. Срок — две недели. Если справишься, требуй, что душа пожелает: полцарства и уборщицу тетю Зину в придачу или полторы штуки баксов». Я аж протрезвел, отхлебнул еще немножко и говорю: «Две штуки, а тетю Зину вы как-нибудь сами ублажайте». А они: «Заметано, подъезжай».

— Дальше что? — Мне стало интересно.

— Я в тот же день подкатил в издательство, подписал договор, взял Машкину рукопись и триста зеленых аванса. Купил возле дома пару ее романов и…

— И?..

— Дописывать не стал, навалял сам от начала до конца, только название оставил прежнее: «Оазис любви». Через неделю принес. Они прямо при мне прочитали и говорят: «А давай ты теперь будешь Абигайл?» — и контракт на стол. Я им: «Как же Машка?» А они мне: «Завтра будет девять дней, вот как».

— Не понял.

— Передоз, — сказал Сева и вздохнул. — Раньше-то она просто бухала по-черному, а года три назад еще и на наркоту подсела. А ведь когда-то стихи писала, неплохие. Под Ахматову.

— Значит?..

— Значит. — Мой приятель полез за сигаретой. — Три книги в два месяца, контракт на пять лет. Платят, конечно, меньше, чем Машке, но мне в самый раз.

— Теперь, выходит, ты у нас Абигайл? А можно просто Габи?

— На здоровье. — Сева, он же Габи, усмехнулся. — За такие бабки как хочешь называй.

— Ее кожа влажно блестела, алые губки, распухшие от поцелуев… — развеселился я. — И как читатель? Не плюется?

— Подмышки красавицы благоухали дезодорантом, — продолжил автор. — Нормально, пипл глотает, облизывается и просит добавки. Между прочим, все отмечают, что именно с «Оазиса любви» талант выдающейся писательницы заиграл новыми гранями. — Сева ткнул себя пальцем в пузо. — Вот так-то!

— В общем, литая грудь вздымалась перламутром, — подвел итог я. — Не замучился ты сюжеты придумывать?

— Это лишнее, — заявил известный дамский писатель, махнул рукой, сладко потянулся и зевнул. — У меня все продумано заранее. Моя героиня — девушка красивая, бедная и знатная. Первый и второй моменты сомнению не подлежат изначально, третий выясняется ближе к финалу. Обязательно появляются высокопоставленные родители. Оказывается, они много лет назад где-то потеряли ее, все это время искали и никак не могли найти. — Сева опять зевнул. — В крайнем случае возникает бабушка. Дедушки до такого счастья никогда не доживают.

— Значит, справляешься?

— За не фиг делать, — отозвался Сева. — Сплошной курорт! Райская палата для симулянтов. Десять дней, и роман готов к приему внутрь.

— А для души? — поинтересовался я и приготовился поклянчить что-нибудь из новенького.

Мой приятель покачал головой и ответил:

— С тех пор ни строчки. — Он закурил, перебросил мне пачку и продолжил: — Ни один автор более-менее приличную книгу сам не пишет.

— Это как? — удивился я.

— А так, — жестко ответил Сева. — Он просто сидит и записывает то, что ему диктуют.

— Кто диктует?

— Скажем так, тот ангел или демон, который стоит за его спиной. — Сева помрачнел. — Иногда так быстро, что записывать не успеваешь, или в час по чайной ложке. Приходит когда захочет, уходит когда вздумается.

— А твой ангел или демон куда подевался?

— Ушел и не вернулся, — сказал Сева и сграбастал со стола бутылку. — Ну и черт с ним, если честно. — Он обвел взглядом комнату. — Зато я теперь живу как человек.

— Жалеешь?

— Только раз в неделю, — сказал Сева и усмехнулся. По пятницам. И тут же иду выпивать.

— Мило. — Я мотнул головой. — Но скучновато.

— А я хулиганю, — сознался Сева.

— Это как?

— Изящно, — сказал он, допил бутылку и тут же откупорил следующую.