– так прямо и сказали. Чтобы не мешала им ждать, стоять, терпеть пять часов, сто часов, всю жизнь. Может, дело в патологической виктимности, которой, по версии Петрановской, болен русский народ? Просто болен – и все, без причин. Нет же причин, почему кто-то подцепил грипп, правда? Россия подцепила виктимность, жертвенность, готовность терпеть, быть битой, униженной… И в результате мы имеем сто сорок миллионов терпил.

Почему я качаю права? Потому что, если я постою пять часов в очереди за собственной посылкой, так меня терпилой назовут. А кличка эта для меня хуже всего, что только может изобресть ум человеческий. Я готова бить морды энтэвошкам, делать все что угодно, лишь только не быть терпилой. И я правда думаю, что если кто-то хамит тебе в лицо, то надо снимать туфлю и давать пощечину. Чем бы это ни грозило. И всех это страшно удивляет. Потому что культура битья морды не с перепою, а по трезвому делу, честь свою защищая, утрачена.

Хотя никто не удивляется, если, например, христианин отказывается совершать убийство потому, что он христианин. Все понимают пацифиста, отказывающегося воевать. Мусульмане не едят свинину – а, ну это понятно, они же мусульмане! Вегетарианцы вообще мало что едят – так это ж вегетарианцы! Все все понимают. Кроме одного – что предметом веры, движущей силой для человека могут быть те самые честность, благородство и достоинство – святое воинство, из которого и состоит понятие чести. Почему-то в них верить и ими руководствоваться – как религией или политическими убеждениями – считается чуть ли не придурью. Да и не поверит никто, если скажешь: я это сделал потому, что у меня есть понятие чести. Покрутят пальцем у виска. Непонятно и смешно. Приходится чуть ли не оправдываться, что-то объяснять, даже статьи писать приходится – ну вот почему же я все-таки борюсь за справедливость? А была бы мусульманкой или пацифисткой – ничего не надо было бы объяснять. И текста этого не было бы.

А так – есть.

По следам личного опыта: квартирный вопрос

Патриаршие: блеск и нищета

Моя квартирная Одиссея развернулась по поводу грядущего сорокалетия. Сорок лет, решила я, должны ознаменоваться серьезным улучшением жилусловий. Поскребла по сусекам, продала старое жилье, помогла сделать сделку мужу, продала камень, оставшийся от буйных нулевых, выкрутила руки должнице. Набралась приличная сумма. И я приступила к поискам жилья.

Настрой мой до поры до времени был оптимистичен: я адекватно оцениваю свои возможности, знаю, какой метр и по какому адресу могу получить за свои копеечки сиротские, слезами облитые, да и вообще, не женщина, а мечта любого продавца: кэш и внятность – мое второе имя.

Опытные подруги предупреждали, что все не так радужно, – гасили энтузиазм. У одной, например, все время срывались сделки. Но тогда, год назад, рынок был другой – продавца, а не покупателя. С Крымнашим и падением нефти ситуация на московском рынке недвижимости в корне изменилась. Это раньше в столице распила все улетало со свистом, а покупателя не ставили в грош, а ныне его диктат воцарился даже на Остоженке и Патриарших. Цены рухнули, опустившись в два раза, а желающих завладеть имуществом в опасной близости от центра убыло. Кто сидел в кэше, не хотел ничего покупать вообще, а чиновники, по своему обыкновению, пытались квартиру не купить, а намутить. Не замутненным текущим положением дел разумом могли похвастаться только застройщики элитного жилья – вроде бы всем понятно, что прежней жировки не будет уже никогда, и медный таз, о приближении которого так много говорила пятая колонна, грянул, а докризисных денег все равно хочется. Поэтому, трезво оценив ситуацию, я приступила к поиску квартиры на вторичном рынке.

Казалось бы, что сложного? Ходи себе, как лиса по курятнику, приценивайся, торгуйся. Хаты сами будут запрыгивать тебе в рот, как вареники к пузатому Пацюку. Но… дуля с маслом! Поиски жилья длились полгода и чуть не привели меня в клинику неврозов. Этот опыт я буду вспоминать с содроганием до конца своих дней. Впечатлялся даже мой муж, купивший десятки квартир и домов на своем веку и не думавший, что такое вообще возможно.

Итоги моих странствий по старомосковским вторичкам неутешительны: когда происходящее в стране перестало лезть в какие-либо ворота, я твердо решила остаться: бегство – удел воров и жуликов, но после всех описанных ниже событий даже я начала думать, что «валить» и впрямь «пора». Большинство персонажей, с которыми судьба сводила меня во время квартирной эпопеи, были либо психами, либо редкостными негодяями, либо успешно совмещали в себе обе эти ипостаси. Какое там – «не за кого ходить на Сенатскую»! Население хотелось принудительно кастрировать, чтобы сплав безумия и гнусности не передался следующему поколению. Прогулка по квартировладельцам показала, что страну душевнобольных спасет только «Господь, жги!».

Представляю вашему вниманию портретную галерею «центровых москвичей» и потомственных владельцев квартир в сталинских и цековских домах – с домов все всегда и начиналось.

ИВАНОВ

Я грезила довоенным сталинским домом. Таджикстрой меня никогда не прельщал, а вот архитектура тридцатых, с распашными, насквозь проветриваемыми квартирами и лепниной дореволюционной закваски, – даже после войны такой не делали, – пленяет мое воображение и по сей день. Все это привилегированное жилье, все эти кооперативы «Трудовой химик», «Московский почтовик», «Работник Льноторга» – все это чистой воды обаяние. И вот я нашла квартиру как раз в таком доме, на Патриарших, с балконом над прудом – так мечта об архитектуре тридцатых подарила мне Иванова.

Звали его Петр Сергеевич. Классический «старый москвич»: интеллигентный, воспитанный. Не лишенный своеобразного шарма: не каждый день встретишь человека по имени Петр и по фамилии Иванов, работающего в «Сохнуте» (международной сионистской организации, которая занимается вопросами образования, связями с общественностью и репатриации в Израиль). Между собой мы прозвали его «еврей Иванов». Квартира «еврею Иванову» досталась по наследству от тетушки.

Дело было под новогодние праздники – Иванов жаждал решить квартирный вопрос еще до 31-го, но я попросила дать мне подумать до 10 января. Иванов согласился и исчез с радаров, а мои Патриаршие – с продажи. Дело было 1 января. Нервно звоню в агентство «И*ком». Представитель заверяет меня, что все в силе, квартира не продана, а казус в целом вызван желанием сэкономить и решением не оплачивать объявление в праздники.

Резонно, решила я, не почуяв подвоха. И, когда праздники закончились, привела на Патрики мужа. Иванов был мил. Мужу все понравилось. Решили брать, о чем и сообщили агенту. Пэтэушница по имени Александра дала телефон своего