— С удовольствием…

Света наливала чай, накладывала в розетку варенье, резала бублик. Аня крутила в руках карандаш, ее щеки горели, видно было, что девочка сильно волнуется.

— Светлана Николаевна, пожалуйста, простите меня, что так получилось… Тетя Марина наговорила вам такого… Я боялась, что вы больше не захотите со мной общаться.

— Анечка, господь с тобой! — Света аж уронила ложку. В ее глазах стояли слезы, она непроизвольно подошла к девочке и обняла ее. — Что ты такое говоришь? Я прекрасно понимаю твою тетю — она переживает из-за тебя. Ничуть я на нее не в обиде, тем более что мы объяснились, все нормально. А уж на тебя-то мне и вовсе не за что обижаться. Давай забудем всю эту ерунду. Хорошо?

— Спасибо. — Аня улыбнулась сквозь слезы. — Спасибо…

— Перестань. Все, забыли, проехали. Пей чай, а то он остынет.

— Вы торопитесь? Я вас задерживаю?

— Ты меня не задерживаешь, не волнуйся. Но дело вот в чем — у меня пропала собака. Я распечатала тридцать объявлений, и мы с Павликом должны сегодня их развешать в нашем районе. Нужно успеть до ночи, а ходить придется много. Не поможешь?

— Конечно.

* * *

Белые листы норовили отвалиться от холодных столбов, измазанные клеем и замерзшие пальцы плохо слушались. А половина объявлений все еще лежала в Светланиной сумке. Пашка не жаловался, но видно было, что он замерз. Грела его только мысль о том, что своими трудами они приближают обретение любимой собаки.

— Мам, а вот человек, который Дуську видел, он когда объявление прочтет?

— Не знаю, сынок, но надеюсь, что скоро.

— А если, когда он пойдет, темно будет? Как же он прочтет, что пропала собака?

— Ну, разглядит как-нибудь. Или потом утром пойдет на работу, тогда и увидит.

— А где он Дуську видел?

— Паш, ну откуда я знаю? Если бы знала — пошла бы туда и взяла Дуську, а не таскалась здесь с объявлениями…

— А…

* * *

Анечка почти не участвовала в общих разговорах — только сначала расспросила, как пропала собака. А потом ходила вместе со Светланой и Павликом, клеем намазывала объявления, расправляла их на столбах, размышляла вслух, куда еще можно пойти. Но видно было, что ей хорошо бродить так по улицам, участвовать в каком-то семейном деле, помогать Свете…

Наконец последняя бумага оказалась на столбе.

— Думаю, мы заслужили хороший ужин. Никто не против? — Светлана чувствовала, что надо придумать какое-то приятное завершение вечера.

— Конечно, не против! А соку купишь? — Пашке идея явно понравилась.

— Обязательно куплю. И соку, и зефира… Можно на ужин пиццу испечь. Аня, ты еще не торопишься домой? Я потом тебя провожу…

— Нет, я не тороплюсь. И провожать меня не надо — мне от троллейбуса два шага, дом на проспекте, темных дворов, как у вас, нет.

— Ну и хорошо.

По дому разливались тепло, аромат горячего хлеба, плавящегося острого сыра, смеси приправ. Павлик и Аня на диване рассматривали фотографии, Ольга Ивановна, сидя в старом, но очень удобном кресле, зашивала Пашкины брюки, которые он умудрялся рвать каждую неделю.

За окном чернели ранние зимние сумерки.

Света решила накрыть красивой скатертью журнальный столик в своей комнате, достала фарфоровые тарелки, которые остались от бабушки, разлила сок по высоким стаканам тяжелого темного стекла, выложила на блюдо красивую пиццу. Ярко-красные помидоры под расплавленным желтым сыром, молочно-белый зефир в бордовой вазе, оранжевые кружки нарезанных апельсинов — стол получился красивый и праздничный. Ольга Ивановна с укоризной смотрела на приготовления:

— Что это ты, Свет, тут устроила? До Нового года еще далеко, Дуська вроде не нашлась… Чего праздновать-то?

Светлана только махнула рукой, решив не замечать недовольного ворчания матери. Всем нужно развеяться — и ей самой, и Ане, и Павлику. Надоели тоскливые будни.

— Паша, иди мыть руки. Садимся за стол.

За едой Аня не проронила ни слова, а когда Светлана пошла проводить ее до троллейбусной остановки, разговорилась. Она вспоминала свое детство, поездку к морю вдвоем с мамой, первый концерт в музыкальной школе, после которого мама расплакалась, а Аня думала, что это потому, что она очень плохо сыграла… С воспоминаниями горечь отступала, Аня снова становилась ребенком, открывалась. Но сразу помрачнела, как только показалась остановка.

— Вы не подумайте только, что моя тетя Марина плохая. Она меня любит. Только устает очень — ребята часто болеют. Денег не хватает, она говорит, что лет десять в отпуске не была. Мне ее ужасно жалко. А тут еще такая обуза — я на нее свалилась. Хорошо, что я уже взрослая, стараюсь ей помогать… Только от меня толку мало — я привыкла лишь с мамой общаться, а у них в семье все по-другому. Тетин муж, он откуда-то с юга, молдаванин, кажется. Не любит, чтобы ему мешали. Когда приходит с работы, все шепотом разговаривают. А я иду домой и начинаю играть. Иногда часов до трех за инструментом сижу, правда, теперь перестала. Соседка сказала, что я им спать мешаю. Хотя по ночам старалась играть что-нибудь тихое, мелодичное… Я бы хотела в музыкальное училище поступить, но не буду. Ведь мне надо на жизнь зарабатывать. Я решила пойти в кулинарное училище. Закончу, начну работать и заочно в технологический институт поступлю. Буду рецепты котлет и сухариков к пиву изобретать.

— Ань, может быть, не стоит в кулинарное училище? Пойди в пединститут. Конечно, в школе платят мало, но все-таки жить можно, будешь репетиторством заниматься, выкрутишься. Ты же музыку любишь, литературу… Не сможешь ты с подносом крутиться или у плиты стоять лет семь как минимум — в училище и пока заочно отучишься.

— Нет, Светлана Николаевна, ошибаетесь. Смогу. А вот в нищете жить больше не хочу. У меня мечта — за границу ездить, в оперные театры, музеи… Что толку любить музыку и никогда не слышать хорошего оркестра, настоящей оперы. И у плиты я буду стоять, и с подносом побегаю, а своего добьюсь.

Перед Светой стояла вполне взрослая девушка, совершенно непохожая на того потерянного ребенка, которого она привыкла видеть. Спорить с ней было бесполезно…

— Ладно, Ань, у тебя все впереди. Может быть, ты и права. А сейчас поезжай домой и ложись спать. Не играй по ночам — у тебя вид измученный. Отоспись. В любом случае сначала нужно школу хорошо закончить, а для этого силы нужны.

* * *

Услышав, что в двери поворачивается ключ, Пашка в пижаме выскочил в коридор:

— Мама, ты не посмотрела, наши объявления висят?

— Конечно, висят, куда они денутся.

— А телефоны кто-нибудь отрывал?

— Отрывал… — соврала Света. Она сама, возвращаясь домой, подошла к двум столбам, надеясь увидеть, что от объявлений оторваны талончики с их телефоном. Увы, все было цело, но огорчать ребенка ей не хотелось.