— Ты не заметила, змея была не в короне?

— Не помню, — сказала Маша. — Это важно?

— Да, в общем, не очень. Кинжал со змеей — блат­ная татуировка, означает: «Начал воровать и грабить». Если змея в короне, значит, уголовник в авторитете... Размечтался! — оборвал себя Самосвал. — Ну какой уголовник сунется в дом к генералу разведки?

— Так Дед ему сменил установку.

— Это как?

— Начал ему грузить, как огород удобряют, как навоз разводят водой.

— Сапогом прикинулся, — понял Самосвал. — А почему он мне-то не сказал, что подозревает квар­тиранта?

— Дед его и не подозревал. Понимаете, Билли Боне вроде хотел купить у нас дом, а Дед...

Маша не договорила. Широченная ладонь на­чальника Укропольской милиции залепила ей рот. Самосвал молча показывал пальцем куда-то за забор.

Они были у дома Василия Прокопыча. Мертвен­ный свет луны заливал верхушки садовых деревьев и, пробившись сквозь листья, пятнами лежал на земле. Забор между дворами Василия Прокопыча и Маши был почти скрыт за кустами винограда. Один из них пошевеливался, слабо, но настойчиво, как будто его дергали за веревочку.

— Шумни, — прошептал Самосвал.

— Как?

— Как хочешь. Зови кого-нибудь, песню пой. — Самосвал ободряюще похлопал Машу по плечу и скрылся в темноте.

Звать Василия Прокопыча среди ночи было бы странно, а все песни сразу вылетели у Маши из голо­вы. Она расслышала знакомый скрип калитки — Са­мосвал прокрался в ее двор и теперь уже наверняка стоял по ту сторону забора, ожидая, когда Маша отвлечет на себя Того, Кто в кустах.

— Как у наших у ворот чудо-дерево растет, — не­смело сказала Маша. Подозрительный куст шевель­нулся чуть сильнее, а над забором блеснул козырек милицейской фуражки.

— Энэ-бенэ-раба, квинтер-финтер-жаба! — во все горло проорала Маша.

Над забором взметнулась огромная тень, и Само­свал обрушился в куст. Ветки заходили ходуном; из шевелящейся темной массы слышалась возня и отча­янный кошачий визг. Потом у Василия Прокопыча зажглось окошко, осветив арену битвы, и стал виден Самосвал со сползшим на ухо козырьком фуражки. В одной руке он держал за шиворот Барса, в другой — обезглавленную курицу-подростка.

Тут и Василий Прокопыч ввязался в бой: выско­чил на крыльцо и для острастки шарахнул в небо из двустволки. Бросив кота и курицу, начальник Укропольской милиции как мелкий воришка сиганул че­рез забор.

— Кто там? — близоруко щурясь, пенсионер во­дил по кустам стволами ружья.

— Дядь Вась, не стреляйте! Это Барсик! — закри­чала Маша. «Барсик» по ту сторону забора налетел, судя по звуку, на Дедово пластмассовое кресло и рух­нул, как поваленное дерево, треща какими-то обло­манными ветками.

— Барсик, говоришь? Кыса? — Закинув ружье за спину, Василий Прокопыч спустился с крыльца и подобрал убитого куренка. — Правда, кошачья рабо­та. А ты почему не спишь?

— Так я его искала, Барсика.

— А кто с тобой?

— Петька. — Маша решила не выдавать Самосва­ла. — Дядь Вась, он уже поймал Барса, а тут вы стрель­нули. Он испугался и убежал.

— А ты не испугалась?

— Не успела.

— Ох, Мария! — Сосед покрутил головой. Он чув­ствовал, что его обманывают, но не понимал, в чем обман. А если сказать, что его куренка героически отбивал у кота сам начальник Укропольской мили­ции, то уж точно не поверил бы.

— Спокойной ночи, дядь Вась, — кротким голо­сом попрощалась Маша.

В сараюхе горел свет. Подойдя ближе, Маша уви­дела в окошко Билли Бонса! Моряк сидел на кровати со скованными за спиной руками и сплевывал на пол розовую слюну. Его подбородок заметно раздулся и покраснел. Весь город знал, что начальник милиции не признает восточных единоборств и по старинке голубит нарушителей порядка боксом.

— Капитан, ты совершаешь большую ошибку! — как заведенный твердил моряк. — Капитан, ты со­вершаешь большую ошибку!

Не отвечая, Самосвал упаковывал в пакет ули­ку — перепачканное кровью полотенце. Кровяная лужа на столе была размазана. Видно, Самосвал за­стал Билли Бонса в тот момент, когда он уничтожал следы преступления.

— Капитан... — снова начал моряк.

— Слышал уже, — перебил Самосвал, завязывая пакет, — я совершаю большую ошибку. Разберемся.

— Капитан, мне надо позвонить! — с отчаянием сказал Билли Бонс.

Самосвал был невозмутим, как бревно:

— Что еще? Ужин из ресторана? Или тебя сразу выпустить под честное-пречестное слово без крести­ков?.. Вставай, пора на нары. Хотя можем догово­риться: отвечаешь на десять моих вопросов и звони на здоровье.

Билли Бонс понуро кивнул.

Придерживая арестованного за локоть, Самосвал вывел его на крыльцо и стал возиться с замком. Мо­ряк увидел Машу и скривился:

— Что, сдала нехорошего дядьку? Благодарность тебе в рамочке.

Маша вернулась в дом, толкнула спавшего сидя Петьку — тот, не просыпаясь, упал на диван и по-детски подложил руки под щеку. А она пошла в свою комнату, легла и заснула, успев подумать, что от та­ких волнений не заснет никогда.

Утром Билли Бонс явился просить у Маши какой-нибудь приемничек, а то ему скучно. Моряк си­ял улыбкой, дышал мятной зубной пастой и бле­стел свежевыбритыми щеками. Татуированная змея на его плече нахально улыбалась.

— Вас отпустили? — удивилась Маша.

— Откуда? — Билли Бонс скорчил непонимаю­щую гримасу. — А, ты про милицию! Разобрались и отпустили сразу же. Разве честного человека станут держать в милиции?

— А кровь?

— Какая кровь?

— На столе была целая лужа!

— Это у меня носом кровь пошла. Сосуды сла­бые, — пожаловался моряк. — Я и побежал в аптеку. Возвращаюсь, а ваш капитан как выскочит на меня! — Билли Бонс изобразил испуг, а глаза у него смеялись. — Поменьше читай книжек про шпионов. Или ты думала, что я не шпион, а киллер?

— Я думаю, что вы врете, — сказала Маша, но приемник Билли Бонсу дала. Умылась, поставила чайник и пошла будить Петьку, проспавшего все ночные события. Маша решила ни о чем ему не гово­рить. Зачем? Только позориться.

Дед вернулся даже раньше, чем обещал. На треть­ем уроке Машу зачем-то вызвали к директору, и там в кабинете она увидела своего генерала. Самое уди­вительное — Дед был в форме!

— Тебя забирают, — недовольным голосом объя­вил Маше директор и обернулся к Деду. — Все-таки вы не правы, Николай Георгиевич. Из-за вашей спешки у девочки вся первая четверть выйдет комом, а она самая важная в году.