Вход в гараж находился чуть дальше по улице, представляя собой резкий спуск в темноту. Он вошел внутрь. В гараже было тихо и темно. Ричер обнаружил два ряда по восемь парковочных мест — пятнадцать внизу и одно на пандусе, ведущем на улицу. Внутри находилось одиннадцать машин. Он проверил весь гараж, но не обнаружил никого подозрительного, кто прятался бы в тени. Ричер вышел на улицу и бегом вернулся на Томас. Не обращая внимания на машины, перебрался на другую сторону улицы и стал ждать. Джоди появилась с южной стороны, увидела его, остановилась, и он уселся рядом с ней.

— Все чисто, — сказал он.

Она снова выехала на дорогу, свернула направо и покатила вниз, в гараж. Свет от фар метался в темном помещении, высвечивая детали машин. Она остановилась в центральном проходе и задом заехала на свое место. Затем выключила двигатель и свет.

— Как мы поднимемся наверх? — спросил Ричер.

— Эта дверь ведет в вестибюль, — ответила Джоди, показав на дверь.

Металлические ступеньки вели к большой двери, обитой стальной пластиной. Она была заперта на солидный замок, такой же, как и дверь в вестибюль. Они вышли и закрыли машину, и Ричер взял сумку с вещами Джоди. Затем они поднялись по лестнице и подошли к двери. Джоди открыла замок и распахнула дверь. В вестибюле никого не было. Прямо перед ними находилась дверь лифта.

— Я живу на четвертом этаже, — сказала Джоди.

Ричер нажал на кнопку пятого этажа.

— Спустимся сверху. На всякий случай, — сказал он.

Они спустились на ее этаж по пожарной лестнице, Ричер заставил Джоди остановиться, а сам выглянул в пустой длинный коридор с высоким потолком. Слева квартира номер десять, одиннадцать — направо. Двенадцать — прямо впереди.

— Пошли, — сказал он.

Дверь в квартиру Джоди оказалась толстой и черной, глазок на уровне глаз, два замка. Она открыла ее, и они вошли. Затем Джоди заперла замки и опустила старую металлическую щеколду на петлях, которая шла через всю дверь. Ричер подергал ее и понял, что до тех пор, пока она на двери, сюда никто не войдет. Он поставил сумку Джоди около стены, а она зажгла свет, но осталась около двери, позволив Ричеру пройти вперед. Коридор, гостиная, кухня, спальня, ванная, спальня, ванная, кладовки. Большие комнаты, высокие потолки. И никого. Ричер вернулся в гостиную, сбросил новый пиджак и, расслабившись наконец, повернулся к Джоди.

Но он видел, что она совсем не расслабилась. Она старалась не смотреть на него и была напряжена так, как не была напряжена днем. Джоди стояла у двери в свою гостиную, опустив руки, которые прятались в слишком длинных рукавах рубашки, и явно нервничала. Ричер не понимал, что с ней происходит.

— Ты в порядке? — спросил он.

Она тряхнула головой, и волосы упали ей на спину.

— Думаю, я приму душ, — сказала она. — И спать.

— Трудный выдался денек, верно?

— Невероятно.

Она обошла его, стараясь держаться как можно дальше, смущенно помахала рукой — пальцы, точно испуганные зверьки, на мгновение выглянули из длинных рукавов и тут же спрятались.

— В какое время встаем? — спросил Ричер.

— В половине восьмого будет нормально, — ответила Джоди.

— Отлично, — проговорил он. — Спокойной ночи, Джоди.

Она кивнула и исчезла во внутреннем коридоре. Ричер услышал, как открылась и тут же закрылась дверь в спальню, и некоторое время удивленно смотрел ей вслед. Затем сел на диван и снял ботинки. Он был слишком возбужден, чтобы сразу заснуть, и потому решил устроить экскурсию по квартире.

Это было старое здание с высокими потолками. Скорее всего, прежде в нем располагалось какое-то промышленное предприятие. Внешние стены из обожженного кирпича, судя по всему, остались прежними, а внутренние были гладко оштукатурены. И громадные окна, наверное для того, чтобы на швейную машину — или что тут стояло сто лет назад — падало достаточно света.

Кирпичные стены были естественного теплого цвета, а все остальное — белое, кроме паркетного пола из светлого клена. Квартира выглядела холодной и бесцветной, словно галерея. Ничто не указывало на то, что Джоди жила здесь не одна. Никаких признаков состязания двух разных вкусов. Все выдержано в едином стиле. Белые диваны, белые стулья, полки, составляющие простые кубические секции и выкрашенные той же белой краской, что и стены. Толстые трубы и уродливые батареи парового отопления тоже белого цвета. Единственным ярким пятном на стене гостиной была копия в натуральную величину картины Мондриана, висевшая на стене над самым большим диваном. Отличная копия, сделанная маслом на холсте, в подлинном цвете. Ничего кричаще-красного, синего или желтого, точные, приглушенные тона с маленькими трещинками, указывающими на возраст картины, на белом фоне, который был ближе к серому. Ричер долго стоял перед картиной, совершенно потрясенный. Пит Мондриан был его любимым художником, а эта картина — самым любимым его произведением. Она называлась «Композиция с красным, желтым и голубым». Мондриан написал ее в 1930 году, и Ричер видел ее в Швейцарии, в Цюрихе.

Напротив самого маленького диванчика стоял высокий стеллаж, выкрашенный такой же белой краской, как и все остальное. Внутри разместились маленький телевизор, видеомагнитофон, кабельная коробка, проигрыватель СД-дисков с подключенной к нему парой больших наушников и небольшой набор дисков, в основном джаз пятидесятых, который Ричер любил, но без фанатизма.

Окна выходили на Нижний Бродвей, с которого доносился несмолкаемый шум машин и вливался неоновый свет вывесок. Время от времени Ричер слышал громкий вой сирен, прорвавшихся сквозь открытые пространства между кварталами. Он чуть сдвинул в сторону прозрачные пластиковые полоски жалюзи и посмотрел вниз, на улицу. Те же группы людей, ничего, что могло бы заставить его волноваться. Он вернул жалюзи на место и закрыл их как можно плотнее.

Кухня оказалась очень большой, с высокими потолками. Все шкафчики были из дерева, выкрашенного белой краской, а кухонные приспособления — огромные, промышленных размеров, из нержавеющей стали, похожие на печи для пиццы. Ричеру доводилось жить в комнатах, которые были меньше холодильника Джоди. Открыв дверцу холодильника, он увидел дюжину бутылок своей любимой воды, той самой, что он пил в Ки-Уэсте. Он откупорил одну бутылку и взял с собой в гостевую комнату.

Спальня тоже была белой. Деревянная мебель, которая при рождении была другого оттенка, тоже стала белой, как и стены. Ричер поставил бутылку с водой на ночной столик и исследовал ванную. Белая плитка, белая раковина, белая ванна, кругом эмаль и плитка. Он закрыл шторы, разделся и сложил свою новую одежду на полку шкафа. Отбросил покрывало, забрался в кровать и погрузился в размышления.

Иллюзии и реальность. Что такое девять лет? Наверное, много, когда ей пятнадцать, а ему двадцать четыре. А сейчас? Ему тридцать восемь, ей, наверное, двадцать девять или тридцать. Так в чем проблема? Почему он ничего не предпринимает? Может быть, причина вовсе не в возрасте, а в Леоне. Она его дочь и для Ричера навсегда останется дочерью Леона. От этих мыслей у него возникло чувство вины, будто она нечто среднее между его младшей сестрой и племянницей. Очень неприятное чувство, но ведь это иллюзия, верно? Она родственница старого друга, и все. Старого друга, который умер.