улицы, надеясь незаметно затесаться в толпе. Прячась от знакомых, они столкнулись почти под самым лошадиным хвостом.

— Пардон! — Буркнул несколько помятый директор Шляхетного корпуса.

— Ой, пардон! — Дарья Дмитриевна подняла голову и удивилась. — Неужели это Вы, шевалье?

— Вы? Здесь?! — Последовал встречный вопрос.

— Как видите… Вы дядюшку моего не встречали случаем?

Ласкари криво усмехнулся.

— А как же! Имел удовольствие… Он меня сейчас на Большой Морской ловит… До того по Фонтанке бегали…

Дарья Дмитриевна подавила смешок.

— Я должна потихоньку поблагодарить Вас, что отступились от меня… И как это Вы решились? Совести послушались?

— Оставьте это! — Досадливо отмахнулся он. — Дамские это понятия — совесть! Послушайте, Дарья Дмитриевна… Дело я своё закончил, Фальконету, сколько сумел, помог…

— Это правда. — Дарья Дмитриевна была девушкой справедливой. — Мне тётушка говорила, Вы очень талантливую машину для перевозки Гром-камня изобрели…Работы ловко организовали, да и вообще много полезного для России сделали…

Ласкари презрительно фыркнул.

— Простите великодушно, только если правду Вам сказать, то я не для России старался, а для себя более, и, быть может, для Вас несколько, чтобы Вы меня поменьше презирали, да плутом и мошенником не считали…

— Достоинства Ваши я признаю, а кем я Вас считаю — это моё дело! Продолжайте, Вы что-то сказать хотели?

— Сказать я вот что хотел: вскоре я покину страну Вашу. Думаю, было время о моём предложении подумать… Забыли? Едемте со мной во Францию, сударыня! Там женщины живут свободно, ни перед кем отчёта не держат… Коли замуж за меня не хотите, и без венчания обойтись можно. Будете в театре служить, я препятствовать не стану… И нужды ни в чём не будет — слово дворянина! Денег у меня много…

Дарья Дмитриевна такого вытерпеть не могла. Вспылив, она выхватила из ящика подле монумента кусок глины и швырнула его в Ласкари. Мягкая глина залепила его камзол, брызнула и в холёное самодовольное лицо. Дарья Дмитриевна тут же испугалась.

— Ой, простите меня, шевалье!

Ласкари, кусал губы и хрустел песком на зубах, сердито счищая с себя глину.

— Что за страна! Какое варварство! Что за люди! Дядюшка за мной по Петербургу гоняется, а племянница швыряет глину в лицо!

Фон-Визин и Фальконет, прогуливаясь, остановились у окна мастерской. Двор её был весь забит каретами. Сюда от самого Невского проспекта доносилось ржание лошадей и переругивание кучеров.

Фальконет всё жаловался.

— Мне кажется, что весь Петербург ополчился против меня… Говорят, я похож на Сократа… Я жду, что мне вот-вот преподнесут чашу с цикутой…

Фон-Визин, как всегда, пытался его утешить.

— Дорогой профессор, дозволено ли будет младшему товарищу дать Вам совет?

— Конечно, Денис Иваныч… Я выслушаю его с благодарностью…

— Попробуйте поступать по-моему, — ласково проговорил Денис Иваныч, — я взял себе правило никогда на скотов не сердиться и не рваться на то, чего нельзя переделать… Не ссорьтесь Вы ни с кем, ради Бога! Сократ целый месяц спокойно ждал яду, а Вы просто напрашиваетесь на эту самую чашу с цикутой…

Подошёл Ласкари, он успел переодеться. Новый подполковничий мундир сидел на нём великолепно.

— Профессор Фальконет, Вас спрашивает обер-прокурор синода…

— Зачем я ему понадобился? — Тяжело вздохнул ваятель.

Ласкари насмешливо пояснил.

— Он хотел высказать Вам своё мнение о монументе… Обер-прокурор возмущался тем, что статуя вдвое больше ростом, чем был сам император… И очень сожалел, что Вы с ним не посоветовались…

Фальконет беспомощно взглянул на Фон-Визина. Денис Иваныч только с улыбкой пожал плечами.

Улучив момент, мадемуазель Колло решив проведать приятельницу, заглянула в чулан, и только покачала головой, никого там не обнаружив. Вернувшись в мастерскую, поискала Дарью Дмитриевну глазами, но вместо неё увидела грустного Фальконета рядом с Фон-Визиным. Мари Анн поспешила к ним.

— Здравствуйте, Денис Иваныч… Удаётся Вам отвлечь профессора Фальконета от грустных мыслей?

Фон-Визин поцеловал руку Мари Анн.

— С трудом, мадемуазель Колло…

Мимо них прошла ещё одна группа созерцателей, которые внимательно рассматривали Большую модель и громко её обсуждали, вовсе не замечая стоящего рядом ваятеля.

— Знаешь ли, друг мой, как взгляну на этот монумент, так и сразу вижу, что содержание величины головы в рассуждении ног неправильно…

— А пальцы простёртой руки весьма расширены, душа моя…

— Ты думаешь, душенька, пальцы должны быть совокуплены вместе? Ни за что я не соглашусь с тобою — такая рука ничего бы не выражала и ничего бы не значила…

— А платье императора, сударь мой, непременно должно быть более в складках! Иначе всякий зритель его за простую рубаху принять сможет…

— Императрица! — Разнеслось в мастерской. — Сюда идёт императрица!

Портретолитейный дом мгновенно опустел. Дарья Дмитриевны резво нырнула в свой чулан, Фон-Визин остался у окна и склонился в придворном поклоне.

У ворот портретолитейного дома императрицу встречали Фальконет и мадемуазель Колло.

Екатерина, увидев Фон-Визина, даже обрадовалась.

— А, Денис Иваныч, и ты здесь! Вот и славно… Слово литератора немало важно будет… Тесным кругом лучше всего об искусстве рассуждать… Я вот для совета ещё Ивана Перфильича взяла… — Кивнула она в сторону Елагина, не отходившего от неё ни на шаг. — Остальную свиту свою я на Невском берегу оставила. Свежий ветер для мозгов большую пользу имеет. Здесь моим фрейлинам в фижмах не разойтись, а мне монумент внимательно осмотреть надобно…

Фальконет и Мари Анн застыли в почтительном ожидании.

Императрица, молча, несколько раз обошла Большую модель кругом. Вгляделась внимательно в лицо Петра, вздохнула, смахнув платочком невидимую слезу. Повернулась к Фальконету и сказала вполне искренне.

— И как Вы можете полагаться на мой вкус? Я и рисовать-то не умею… Ваша статуя, быть может, первая хорошая, которую я в жизни видела…

Едва она опустилась в подставленное кресло, из своего чулана выскочила Дарья Дмитриевна и бросилась прямо в ноги государыне. Екатерина вздрогнула от неожиданности, но мгновенно овладев собой, гневно поморщилась.

— Что такое? Кто позволил?!

Все растерянно молчали. Фон-Визин сразу девушку и не признал, а, признав, растерялся от неожиданности. Он был поражён её смелостью и страшно испугался за неё. Мадемуазель Колло, слабо вскрикнув, зажала рот рукой.

— Встань, девушка, встань! — Махнула рукой императрица. — Не гоже барышне по грязному полу елозить!

Дарья Дмитриевна не подняла головы, сказала дрожащим голосом.

— Не смею, Ваше Величество…

Екатерина повернулась к Фон-Визину, стоявшему ближе других.

— Подними-ка её, Денис Иваныч… — Сказала она строго. — Чего остолбенел?

Фон-Визин подал Дарье Дмитриевне руку. Под взглядом императрицы он не смел произнести ни одного слова.

Императрица была рассержена, но и заинтригована.

— Ну-ка, взгляни на меня… — Дарья Дмитриевна подняла голову и прямо посмотрела в лицо государыне. — А… Я тебя знаю — ты Петра Иваныча Мелиссино племянница…