С этой минуты итог боя был предрешен. Ни одна крепость не выдержит предательства.

* * *

Сулейман въезжал в Вену победителем.

Не важно, что победа была предрешена заранее и обеспечена предательством. Важно другое: Вена лежит у ног покорной одалиской. Да, при штурме полегло более тридцати тысяч человек. Но янычар не так жалко.

– Кто командовал обороной?

– Герцог Мельфи, мой повелитель.

Герцога, увы, живым взять не удалось. Сопротивлялся до последнего, чуть ли не зубами глотки рвал, а потом захрипел, за сердце схватился…

Убить смогли бы, а вот откачать – не было специалистов, не ходят лекари на штурм крепостей.

Ежи Володыевского одолели хитростью. И самого лихого фехтовальщика можно окружить да сеть набросить.

Теперь маленький рыцарь сверкал глазами, а Гуссейн-паша сортировал пленников.

Кого – на выкуп.

Кого – на рабские рынки.

Кого – вообще гнать за стену.

Последнее – стариков, крестьян, которых по причине страхолюдства не удалось бы и слепому продать…

Ежи, кстати, о готовящемся предательстве не знал, и сообщать ему никто не собирался. Слишком непредсказуемой могла быть его реакция. Вплоть до отъезда в родимые края. А к чему лишаться такого кадра?

А потому…

Уже ночь пала, когда к загону с пленниками пришел Гуссейн-паша. Вену отдали на ночь янычарам – и сейчас оттуда доносились крики и хохот. Там резали, грабили, насиловали, а воины могли только сжимать кулаки. Но что они сделают? Они проиграли. Бежать из рабского загона можно, но кому ты поможешь? Свою бы шкуру спасти…

Тем неожиданней для Ежи было то, что его вытащили из загона и повели к шатру великого визиря. Султан праздновал, а Гуссейн-паша работал. Там вежливо показали саблю и объяснили, что при малейшей попытке напасть неверный лишится головы с помощью этого полезного предмета.

Ежи в ответ образно послал своих охранников в пеший эротический тур, был оборван затрещиной и впихнут в шатер с напутствием: «язык отрежу».

Языка было жалко. Но и кланяться Ежи не собирался. Впрочем, визирь и не требовал. Кивнул слугам, так что Ежи быстро усадили на ковер и подвинули поближе чашу с вином, чтобы шляхтич мог дотянуться связанными руками.

– Пейте, ясновельможный пан. Я рад, что вы живы.

Ежи так удивился, что послушно поднес чашу к губам. И верно – вино. Гуссейн-паша наблюдал за ним с легкой улыбкой.

– Правоверные это не пьют, но вам сейчас надо. Вы целы?

– Да, вполне. Зачем вы меня позвали сюда?

– Вы служите русскому государю. А мы ему не враги.

– Зато моей родине вы враги! Никогда не забуду, как горел Каменец! – Ежи сверкнул глазами.

– Это хотел сделать султан Мехмед, за что и поплатился. Жизнью. Разве этого мало?

Ежи задрал голову, намекая, что вообще-то да! Мало! Вот коли бы всех султанов перевешать, да лучше с визирями…

Гуссейн-паша наблюдал за мужчиной с легкой улыбкой. Воин, что тут скажешь? Не политик, не дипломат – воин. И хорош на своем месте, просто не надо его нагружать излишними сложностями жизни.

– Вы сейчас пойдете и разыщете по загонам всех своих людей. А через несколько дней мы вас отпустим с условием никогда не возвращаться на эту землю.

– Что?!

Ежи был искренне удивлен. Как так?! Так не бывает!

Ему и в голову не приходило, что Гуссейн-паша сейчас отрабатывает полученный аванс. Вену взял?

Оплати!

– Мы вернем вам коней и оружие. Но вы уедете на родину. Здесь не ваша война.

Вот эти слова отозвались в Ежи медным колоколом. Что верно, то верно. Не их. Где были все эти австрияки, когда на польскую землю враг пришел? Ни один не помог, ни одного не коснулось – и голову не повернули!

Подумаешь – поляки. Пусть их воюют, лишь бы до нас не добрались! И не пришел бы Ежи сюда воевать, кабы не приказ государя. Надобно было кого послать на подмогу – почему бы и не Ежи.

– Я дам вам фирман повелителя, с которым вы пройдете мимо наших войск.

– Султан приказал…

– Да. Он тоже не хочет ссориться с русским львом. Два великих государя легче договорятся между собой, чем с трусливым шакалом, который бросил людей и сбежал, пряча свою вонючую шкуру. Ваш государь воевал сам – и султан оценил его храбрость.

Ежи тонул в восточной патоке, но главное понял.

Их отпускают. Можно ехать домой и жаловаться государю. Алексей Алексеевич поймет. А коли нет – повинную голову и меч не сечет.

Но… повинную ли?

– Вы нас просто отпускаете?

– Не просто так, нет. Вы погостите у нас около месяца. Этого будет достаточно, чтобы передать письмо вашему государю и получить ответ.

– Ах, вот оно как… за выкуп, значит?

Гуссейн-паша спрятал улыбку.

Ни к чему Ежи Володыевскому знать о переговорах между ним и русским государем. Султану – Вену. Русскому – его людей.

Но – репутация.

Русские не могут позволить себе ввязываться в свары с Австрией, никак не могут. А потому Гуссейном-пашой уже пущен слух, что крепость в нужный момент взорвали его люди. Что русский государь выкупит свои войска из плена за дорогую цену. Султан знает, этого достаточно.

Конечно, никакого выкупа не будет. Но привезти его – привезут. Слухи пойдут, что и требуется. И Ежи уедет домой, к своей семье… о чем это он?

– Мой друг остается здесь. Я не могу его бросить.

– Пан Собесский. О, он блистательный воин. Но вы ошибаетесь. Скоро он тоже вернется на родину.

Ежи не верил, но и крыть было нечем. Тем более визирь непрозрачно намекал, что рыцарь в ответе за своих людей, что присягу он не приносил Леопольду и служить ему не обязан, что коли он тут голову сложит во имя неясно чего – русский государь не одобрит. И вообще… Коли так, отправьте гонца, пусть принесет вам ответ государя?

На последнее Ежи, конечно, не согласился. И провести ночь в шатре визиря – тоже. Отправился обратно в наспех устроенные загоны. Утром он пойдет искать своих людей. Если этим нехристям можно верить.

Можно ли?

* * *

– А ну навались!

– Еще раз!

– Ух, е…

Государева дорога была сбита в рекордные сроки и полностью оправдывала не родившуюся еще поговорку про дороги и дураков. Да и как не оправдать? Пройти из Архангельска Белым морем в Онежскую губу, оттуда волоком в Выгозеро, потом в Онежское озеро, да и по Свири в Ладогу… Тут люди нужны, и люди – особые. Те, кто с деревом, с кораблем отродясь знается.