ним в ИМЛИ. Сектор истории русской литературы ХIХ века работал над Академическим изданием Чехова. И вот из его писем разных лет издатели из чистого озорства выбрали какие-то фрагменты, где речь шла об интимной жизни писателя. Ну, например, пишет он брату что-то вроде того, что тот сидит там в Москве, штаны просиживает, а вот сам он тут, на берегу океана, имел близость с японкой. У Чехова таких откровенных признаний не так уж и мало, но все же они, естественно, не составляют основного содержания писем. Когда они разбросаны по отдельным письмам, их почти не замечаешь, а когда сведены на нескольких страницах – это производит впечатление. Теперь, когда переведена книга Доналда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», уже никого не смутили бы эти тексты, но при советском целомудрии печати, когда «секса не было», когда издаваемые у нас биографии наших писателей, по меткому выражению того же Рейфилда, были «похожи на жития святых», а цензура требовала, чтоб все классики изображались как девственники или кастраты, – в советское время это имело эффект. Вполне возможно, что распечатали эти страницы в секторе как раз в пику официозности, но и, конечно, чтоб местный народ повеселился. Прошло немного времени, недели две, – и вдруг в институт наведывается комиссия из ЦК: «Что за собрания сочинений Чехова вы тут издаете? Какая-то порнография!..» – и следует серьезная проверка, с хорошей нервотрепкой. Члены сектора быстро решили собрать розданные экземпляры, чтоб выяснить, кто «стукнул» в ЦК. Сдали все, за исключением Благого. Он объяснил, что свой экземпляр потерял…

Мы <с А.П.> обычно при этом шли куда-то прогуляться и поговорить, и я с жадностью слушала его рассказы. Он-то понимал, что значит настоящие филологические корни, он живо интересовался не только работами своих учителей, но и историей их жизни. Он вообще воспринимал человека в совокупности его существования: и биография его, и работа, и общение с коллегами, с семьей, студентами… И часто степень уважения и почтительности определялась какими-то мелкими, но характерными проявлениями. Например, как проф. Е.М. Галкина-Федорук, шедшая по коридору старого филфака за Чудаковым и его приятелем, которому он сокрушенно говорил о покупке книг в букинистическом и оставшихся в бюджете 50 копейках (а до стипендии еще неделя!), услышала это, ухватила его за локоть и заставила взять у нее в долг десяток рублей с предупреждением: «Когда будете профессором, обязательно отдадите!..» И Чудаков подавленно и с горечью покачал головой: «И вот теперь я, можно сказать, профессор, но Евдокии-то Михайловны нет!..»

Анатолий Копейкин

Итак, умерла Мариэтта Омаровна Чудакова.

Сказать, что она повлияла на наше поколение гуманитариев – это ничего не сказать. Книга Тынянова (лит. критика, кино и т. д.) с комментариями ее и Александра Чудакова была настольной в конце 1970-х для студентов гуманитарных факультетов.

Когда она приехала во время перестройки в Париж и мы сидели дома у Горбаневской, я ей сказал:

– Мариэтта Омаровна! Да зеленый Тынянов с вашими комментариями был понимаете чем? Это же было такое!

– Говорите, Копейкин, говорите, – сказала М.О.

* * *

В Фейсбуке у нее со мной отношения не сложились, пришлось ее забанить.

Царство Небесное рабе Божией Мариэтте.

Евгения Коробкова

(«Комсомольская правда»)

Всю жизнь Мариэтта Чудакова верила, что над человеком не властвует судьба и что каждый сам способен повлиять не только на свою жизнь, но и на будущее целой страны. «Все в наших руках. Кроме волоска, на котором подвешена жизнь. Перерезать его может только тот, кто подвесил», – говорила она.

Этот волосок был перерезан 21 ноября 2021 года. Мариэтты Чудаковой не стало в больнице Коммунарки. Ей было 84 года.

По странному совпадению этот день смерти Чудаковой оказался днем ангела Михаила, самый чтимый праздник в семье Булгакова, с чьим именем неразрывно связана жизнь (а теперь и смерть) Чудаковой.

Разным людям она известна в разных ипостасях. Прежде всего, конечно, как первый и наиболее выдающийся булгаковед. Чудакова – автор первой научной биографии Михаила Афанасьевича. И, думаю, что среди старшего поколения не найдется человека, кто бы не зачитывался ее «Жизнеописанием Михаила Булгакова».

Принято считать, что филологи вообще не умеют интересно писать, но энергичная и яркая Чудакова обрушила этот стереотип. Она как никто умела совмещать научность и доступность изложения. А уж какие лекции она читала в музее-квартире Булгакова, куда набивалась вся Москва, чтобы послушать Чудакову! (К слову, музей в Москве появился исключительно благодаря ее усилиям).

«Она была просветитель просветителей», – сказал кто-то из поклонников ее таланта. И это совершенно точно.

В девяностые и двухтысячные Чудакову часто показывали по телевизору. Она входила в президентскую комиссию по помилованию, много ездила по стране и выступала как правозащитник. (Впрочем, сама себя называла просто активным гражданином, любящим свою родину.)

Ну, а для студентов Литературного института она была живой легендой и преподавателем одного из самых сложных предметов.

«Я патриот, и мне глубоко противно, что наши дипломы не котируются во всем мире. Поэтому я сделаю все, чтобы по моему предмету диплом котировался», – сообщила легенда на первом же занятии.

Далее последовала блистательная лекция. Но сдать предмет Чудаковой было делом почти нереальным. «Я и так сократила список литературы до минимума. До одной страницы. А дальше – начинается пучина невежества», – предупреждала она.

Чудакова любила задавать маленькие и, казалось бы, самые простые вопросы, ответы на которые всегда терялись в недрах памяти. «Как звали Печорина»? И здесь, как правило, у любого отличника срывалась пятерка…

Сама же Мариэтта Омаровна отличалась изумительной писательской внимательностью и к словам, и к деталям. Помню, как много лет назад, пересекшись с легендой где-то на парах, я поздоровалась и с удивлением услышала в ответ:

– Здравствуйте, Женя.

Я удивилась, и переспросила, откуда она знает мое имя. В то время Мариэтта Чудакова у нас вообще ничего не вела и знать меня не могла.

Чудакова гордо сверкнула зелеными глазами: «Я просто сопоставила вашу манеру говорить с вашей внешностью и поняла, что вы Женя».

Потом помолчала и добавила: «Да и вообще, я немножечко телепат и могу читать мысли. Мой муж, Александр Чудаков, все удивляется: бывало, купит стройматериалов целую машину и спрашивает: “Как ты думаешь, сколько стоит?” А я ему – раз – и точную цифру называю. Он даже предлагал мне в цирке выступать с номером “чтение мыслей зрителей”».

Цирк не цирк, но в умении расположить к себе даже нелояльную аудиторию ей не было равных. Помню, как после выступления на книжной ярмарке Тарки-Тау в Дагестане горцы просто