Уэллс, но очень перспективным, бывшим на Тасмании проездом; позавчера целый день мешал в котле, сегодня на него нашла апатия.

У кромки воды лежал песок вперемешку с галькой — неширокая прибрежная полоса, очень скоро с той стороны всё скрывали деревья с толстыми и вывернутыми из земли корнями, с раскидистыми кронами, жёлто-красными листьями, отражающими солнце. На правом краю стоял палец с выкрашенным фосфорным лаком ногтем, сложенный из грубо отёсанных валунов, к основанию пошире, к лампе поуже. Когда-то давно он светил пронзительно, суда с каторжниками ловили его сигнал и успокаивались, а также корабли со шпионами и мистиками, видевшими в Тасмании необъяснимую перспективу, словно в каком-нибудь стенопе или континуальном фундаменте. Внутри вверх шёл винт, выеденные тысячей ног ступени, — ему нравилось думать так, однако не нравилось (в молодости он пробавлялся монахом и прекрасно разбирался в каменных лестницах), что эти полки´ входили в его смотровую комнату, и он гнал от себя эту мысль, разговаривая с ними про себя, задавая вопросы с узкими местами: как же вы теперь будете исполнять особое приветствие ордена? как решитесь прийти к матери и поцеловать её, сидящую, в лоб? — не оставляли выбора.

По дороге — ведь Р. не был местным уроженцем — мимо тонула половина лайнера, кормой в дно, кругом медленно опускались леди в пышных, но в среде утерявших это, платьях, стремившиеся на новое место службы офицеры в тренчкотах и без головных уборов, с поднятыми руками, безучастными лицами, связки матросов, запутавшихся в такелаже, переломанное рангоутное дерево; кто-то, впрочем, своею смертью был изумлён, а может, за мгновения до той видел его лицо в иллюминаторе; дева Мария делила кусок камня с каким-то страждущим в капюшоне, склонившись, уже сейчас зелёная, молодчик в канотье использовал якорь, чтобы скорее опуститься, вцепился в крюк обеими руками, жадно смотрел вниз и добавлял стопами, полосатые рыбины целовались, а из-за рифа наблюдала та, у которой перед пастью болтался фонарь, мелькали стаи красных медуз, похожие на снаряды глубоководных, даже не старавшихся как следует затаиться пришельцев. Так он переезжал, вальяжно, но начеку, полагая, что теперь точно правильно разыгрывает свои карты. Сразу ощутил разницу, насколько теперь мало приходилось редактировать отредактированное, в предшествующей-то жизни от скомканных листов однажды провалился пол.

Не сказать, что это изменило его жизнь, но там имелось много нюансов, да и никогда не знаешь, к чему это приведёт, по мере развития может разбить пару роковых ваз с цветами, задать, а после разрешить в разных контрапунктах несколько миссий, растолкать сторожа и проследить четыре-пять судеб на протяжении поколения-другого, где-то с 1904-го года. Как казалось, всё закрутилось именно тогда, то есть он отталкивался не от изобретения самой технологии.

Впрочем, ещё раньше, в 1349-м, во времена его пролога, когда действительно стали задумываться над пользой ходьбы, дни мира не отличались нашествиями то марсиан, то проксимацентаврцев. У них на этот случай имелись странные пистолеты, ковавшиеся каждый тремя поколениями ноир-часовщиков, и у тех порой отнимали эрзац-стеклодувы; стрелы света оттуда не разили — значит, и они, на той стороне изрытого их ветроходами поля, не грешники, — а куда-то переносили после попадания. К кому эти святые твари снизошли? Хрюканье вместо правды в лицо, здесь такое сносить не привыкли, их колесница в вышине что-то плужит, выхлопывает огня, надо думать, жаркого и вместе с тем для всего пригодного, выплавит или убьёт, что и кого ни заложишь в пропитку дров. Обе стороны всё же настороже, считают друг друга колонизаторами, однако какие цели освоения, и, главное, какие охваты, в вершках, в парсеках, в берковцах, тут либо всем не до религии, либо видится единственный выход оной упиться.

Фигура, к которой присматривался Радищев, была неоправданно не замечена современниками, хотя он сам не высовывался, пока не закрывали на ремонт эркер-клозет, появляясь и исчезая по всему Старому свету и почти всегда только нашёптывая. Он промотал, как рождались трое его сыновей — Карл, Якоб и Анатолий, а дальше всё понеслось, настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего, одновременно и необъяснимо, расселились по Европе, схватив в себе черт основателя, выявлявшихся на протяжении более ноль шести тысячелетия. Апогеем смешений стало изобретение выспреннего орудия — бомбы иного принципа действия, о ней-то он и собирался поведать миру. Биографию человека он уже написал, потом бомбы, потом, наверное, если ещё помолодеет, возьмётся за свою.

Он видел всё — проход вдоль цепи событий, явно выраженных во времени, или же форм некоей последовательности, в силу которой различные явления занимают настоящее одно за другим, — через срез бульона. Чугунный котёл в саже, в наростах запёкшихся неистинных картин стоял на лакированной стойке, подключённой к чудовищу из видеосистем: полудюймовая магнитная лента, разработки ВНАИЗ, немного от RCA, немного из стандарта VERA. Сквозь воду с цементом, при добавлении рибофлавиновых отрубей и частотных модуляций становившуюся прозрачной, Р. вбирал и отторгал шесть веков и четырнадцать поколений Новых замков. Хотя нужно-то было всего пару-тройку, не близких между собой. Не поймёшь, чего современники могут ожидать от повести, куда бы их засунули, и кто может принять смущённую рецензию?

Осень, конец мая, не очень холодно, умеренная влажность, легко прогнозируемый сток определённых вод, неявный перенос воздушных масс, экология на этом острове принимала масштабы чьего-то поставленного на широкую ногу искусства. Он правил коляской, пуская лошадь не быстрым шагом, желая насладиться видом с горной дороги, вдоль побережья, и тем временем продумать свою линию в предстоящем разговоре. Кругом раскинулись бухты, похожие на приплюснутые задницы, гигантские раки, видные на отмели даже с такой дали, скалы в виде зубов с наростами хижин, много зелёного и синего, заретушированные всходами озёра, неожиданные преобладания коричневого, бедные ромашковые поля, бурые деревянные сходни, обрушенные на разных этапах, ржавые смотровые площадки и к ним каменные ступени, интервенция диабаза, сассафрасы и акации, нагорья, куда ни глянь, высохшие водные пороги, округлые камни между залежами мха, несколько островов с клешнями, развалины фортов и береговых крепостей.

Одна из его логических цепочек выглядела так: Юхан Валер из Аурскога думал, что изобрёл скрепку, хотя до того они уже некоторое время ковались в Англии, но это были призраки, те никто не замечал и не изобретал — смешили, сбивали с толку, выкусывали полувольты из циркуляров. Казалось бы, пустяк, но через пятьдесят лет его изгиб станет для Норвегии сакральной схемой единения, первобытных лыж… в труднейшие времена. Тут нельзя обойтись без такой управляемой истерики погружения в прошлое, там содержались если не причины, их едва ли докажешь, то уж точно прогноз.

Впереди послышался шум, более всего похожий