то самое, что создаёт круги на воде, стробоскопы раннего утра, первые ответственные.

— Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, что это была исключительно женская тюрьма?

— Да, как Равенсбрюк, так же исключительно, — хотя он не выглядел русским, смуглая кожа, огромные губы, как у негра, нигде не искусанные, странные глаза. Это несколько отрезвило его, создало очередной прецедент, опираясь на который впредь, он будет ещё больше настороже.

Исключительно как Равенсбрюк обособленная сумма дикой и покорной природ снаружи явственно оживала, начиная новый день суетливо и блюдя свои интересы. Даже двух сброшенных в обрыв волков поставили на ноги и отправили на его поиски, через боль и позор. Кто-то кого-то уже съел, раздобыл для кого-то еду, сделал то, что требовало самопожертвования. Радищев и экскурсант оказались далеко не самыми результативными сегодня. Солнце тоже было не самым результативным сегодня, уже испустив энергии столько, сколько человечество могло бы использовать в лампочках и миксерах миллион лет. Колония пингвинов — не самая. Колёса фургонов с оружием — не самые. Астероид 6594 Тасман — не самый. Плотина Гордон — не самая. Все вместе взятые эндемики этих мест — не самые. Пловец в проливе Д’Антркасто — не самый. Никто не мог сравниться с «украденным поколением».

Направляясь в очередную expeditionem pro veritate [66], Г. остановился в Мариенбурге и решил вечером посетить одно место, закрытое для общества. Всяких завывателей над рунами и ночующих в котлах. Замок тогда служил главной резиденцией Тевтонского ордена, так что можно представить себе обстановку. Христос на каждом перекрестии, дева Мария стирает за весь город, воздаётся должное псевдокультической норме, а как следствие — нигилизм колдовства и науки, словно они могут навредить. И безусловное принятие одного за другое, то же самое что еврейский остракизм принимался бы за орфоэпию Торы. Хозяев заведения, возле часовни святой девы Марии, где хоронили великих магистров, можно было не только понять в их дерзаниях не высовывать носа, но даже и не удивляться, что все они носили маски чумного доктора. Он подошёл к сокрытой во тьме проулка двери и постучал особенным образом. Здесь имелось два прямоугольных оконца, одно на высоте головы, другое — пояса. Готфрид всегда объяснял себе это тем, что в таких местах привечают карликов, но вдруг отворилось нижнее, и оттуда ему на сапоги ударила urina. Он не отошёл, а тот не прекращал мочиться. Награда за нетривиальное решение последовала тут же, хотя это и редкость, дверь отворилась, за ней пошатывался Куно фон Либенштайн, тогдашний великий комтур, ещё до его отправки во Францию.

Через три года он возвратился, там же ещё подавляла всё живое стена, весьма повлиявшая на итог миссии, но не с пустыми руками. Он спрятал это в окрестностях Солькурска, где обещало сделаться довольно мило. Однако ведь Г. заходил и в пещеру, даже умножать столбиком в той было одно удовольствие. Позади остался долгий путь, и он сильно изменился с человеческой точки зрения. Их ватага расщеплялась тем больше, чем глубже они входили в пока единственный свет, нестрого придерживаясь маршрута к родным селениям. К концу он остался один, и тем экзотичней выглядела его фигура. У коня на груди висело ожерелье из выбеливаемых солнцем черепов. В подсумках восточный базар, выжимка, могущая ударить не выезжавшего далеко европейца оглушительно, но там всем сёстрам по серьгам. С расстояния и лет, прожитых в разлуке, он видел прежнее окружение и семью совершенно в ином свете. Кого-то теперь придётся отравить, кому-то украсить жизнь проклятым медальоном, сделать так, чтобы младший брат уехал на Мальту, мать больше не покидала своих покоев, кузина обучилась приёмам наложниц из гарема, её муж уйдёт в следующий поход, а отец его «дамы сердца» попадёт в опалу и исчезнет, отправившись разбойничать в скалы над Северным морем. Бог его знает, кто из них всех ещё жив, но кто бы ни был, судьба их вот она, бьётся о костлявые бока его коня.

С помощью прецессии он сосчитал эпицикл, кривую, получающуюся, если взять полюс, описывающий с равномерной быстротой окружность круга, в то время как одновременно центр этого круга описывает окружность вокруг другого полюса. Небесный объект горы — Луна. Эвекция её — наиболее значительное из неравенств, обусловленных притяжением Солнца в долготе самой Луны, при движении её по эллипсу вокруг Земли, — вычисленная задолго до него, равнялась 32 дням. Оставалось только определить параллакс от точки горы. Параллакс — угол, составленный линиями, идущими от светила к центру Земли и к наблюдателю. Проще говоря, угол, под которым виден со звезды земной радиус места наблюдения. SinП=R/A. П — собственно параллакс, R — радиус Земли, А — расстояние светила от центра Земли.

Он представляет и дрожит, по Европе, оправляющейся от чумы, где мертвецов больше, чем живых, а те не знают, кто они и где оказались, везде застыли удаляющиеся от очага суслики и белки, теперь если о чём и спрашивают, медленно произнося слова шёпотом, то чего больше, летальности или заразности, хотя… если это с истоков пишется на Бога и его всё равно все любят, то нормально. Ладно, в Европе все готовы, представляют себе, что их ждёт, а каково людям в низовье Волги? под беспощадным солнцем… Ну а там, далеко северо-западней, едет этакий звонарь, лжепапа Римский в изгнании, ведя мула, которого невозможно увидеть из-за тюков и свёртков с таким содержимым, что всё может устроиться вновь, в иной ипостаси, когда больной взрывается или проваливается сквозь землю.

— Подавай свой кошелёк, путник, — велели ему, властвуя здесь просто стоя, это была особая наука. Свою, уж вдоль тракта и троп до логова, они хорошо знали, часто когда приходилось здесь проноситься. То путали сигнал с птичьей трелью, то у обоза точно между двух холмов трескалась ось, только и требовалось, что лечь на гребень и покатиться, к концу уже сильно быстро крутясь. Времени задуматься о нечестивой жизни почти не имелось, то лапти разваливаются, то проснёшься утром невесть где, лицом в грибнице или муравейнике, дружки шутканули, они же во всех смыслах разбойники. Эмоций кот наплакал, они ему щемили хвост со скуки, пока главарь не роздал оплеух, цели так же нет, не то что там одной далёкой впереди, на водоразделе с мечтой, разбогатеть и выйти из-под крон, чтоб не ловили всем околотком, вообще нет, пока не свалится Возможность.

— Храню там лапы для личных нужд, — не сходя с мула. — По-прежнему интересует?

— Хм, уточнимся, нам бы денег, где бы ты их ни хранил.

— Даже если в желудке?

— Что, отговорки помалу заканчиваются?