– Ваше Величество! Прячьтесь среди дам!

Это был Ян Осмольский, он под руку провел ее сквозь несколько десятков перепуганных, полуодетых женщин и приказал не подавать никакого вида, даже, если ее узнают.

В это время мятежники уже ломились в двери. Осмольский распахнул одну створку, выбежал в коридор и налетел на них.

Коридор, где все это происходило, был узким. И ему удалось выбить врагов на крыльцо.

Два с лишним часа Осмольский, несколько раз раненый, истекая кровью, защищал придворных дам, удерживая бунтарей на ступенях. И только когда шляхтич уже полностью лишился чувств, его вытащили на улицу и разрубили на куски.

Толпа разъяренных солдат ворвалась в комнату. Но увидев несколько десятков перепуганных женщин, они остановились. Лишь один, совсем потерявший рассудок, от вида крови ударил саблей жену Хмелевского старосты.

– Чего творишь, гадюка?! – крикнули ему сзади.

Тот огляделся вокруг. Внимательно посмотрел на умирающую женщину, потом – на стены, украшенные резьбой и коврами, и закричал: «Грабь шляхтиц!». И толпа ринулась в покои, в которых спали женщины. Марианна стояла, прикрытая своими соотечественницами, и содрогалась от беззвучных рыданий.

«Как ты мог?! Как ты мог оказаться таким глупым?! – про себя обращалась она к Дмитрию. – Надеюсь, что Господь простил нам обоим этот грех», – вдруг она услышала его голос.

Марианна оглянулась. Но в комнате никого, кроме фрейлин не было.

– О, Боже! – простонала она.

– Держитесь, Ваше Величество, – сказали ей сразу несколько голосов. – Мы защитим вас ценой своих жизней.

На улице послышались голоса. За ними – шаги, и дверь распахнулась. В комнату вошли старшие бояре.

– Уважаемые панны, – сказал один из них на отличном польском. – Мы разогнали чернь. Отныне ваши жизни вне опасности. Ваши вещи сейчас собирают обратно и опечатывают в подвале. Царицу со всеми остальными проводили в другую комнату, и приставили к дверям несколько десятков охранников.

* * *

Мнишек вместе с несколькими шляхтичами отбивался от нападавших. Двор дома, в котором он остановился вместе со своей свитой, мятежники заперли снаружи. Воевода не знал, жив ли царь. И не знал, что изменники уже разграбили все дома, где жили поляки.

– Пан воевода! Они притащили пушку! – крикнули ему из окна дома.

– Ну, даст Бог – останемся живы! – ответил Мнишек. – Иди в дом и скажи, что если ударят залпом, пускай спускаются в кладовые. Мы тоже там спрячемся. Оттуда нас нетрудно будет добыть. За ограду полетели камни.

– Воевода! Пошли старшего пана к думным боярам! – крикнули из-за ворот.

– Ведите в залог боярина! Мы вам не верим.

Через некоторое время на забор подняли одного из молодых бояр. Тот спрыгнул во двор и подошел к Мнишеку.

– Пан воевода, Шуйские предали государя, – сказал боярин после поклона.

– Что с ним и моей дочерью? – спросил Мнишек.

– Царь и царица убиты, – ответил боярин, не знавший о спасении Марианны.

– Не беспокойтесь за себя. Нам не нужна ваша смерть, – сказал он и отошел от боярина.

Около минуты Мнишек стоял, неподвижно глядя в одну точку. Но потом все-таки собравшись с силами, подозвал слугу.

– Возьми сундук с двадцатью двумя книгами в моей комнате, и спрячь его в кладовой, – приказал он.

Подойдя к шляхтичам, он подозвал своего старшего слугу Станислава Гоголиньского и отправил к мятежникам. Гоголинького, перелезавшего через ограду встретили гневными криками. Проведя его к думным боярам, стрельцы отошли.

– Что нужно предателям и убийцам царей от светлейшего воеводы? – спросил Гоголиньский.

– Всемогущий Бог простирает свое провидение на все королевства и по усмотрению своему ими правит. И без его воли ничего в них не делается. Посему, произошедшее здесь – все это по воле Божьей сталось. Изменник Лжедмитрий, решивший потешиться нашим царством справедливо лишен жизни. А пан твой, поистине, обязан заплатить за свои злодеяния и разделить его участь. Но Бог уберег его до сего часа, пускай благодарит о спасении. Против воли Господа мы не пойдем, ему вреда не причиним и дочь его со всеми ее фрейлинами сохраним в добром здравии. Иди же и поведай об этом своему пану.

Это был боярин Татищев – самый яростный из мятежных дворян. Только доводы Шуйских о том, что не стоит сейчас ссориться с Сигизмундом, потому что народ верен убитому царю и не поддержит бунтарей, удержали его от полной расправы над поляками.

Гоголиньский вернулся обратно и рассказал о своем разговоре.

– Рано радоваться, – сказал Мнишек.

И в подтверждение его слов, толпа за воротами снова начала выкрикивать оскорбления.

Неожиданно прямо над головой воеводы пролетела стрела.

– Ступай обратно и скажи, чтобы предводители приказали народу не толпиться возле ворот, ибо умереть мы не боимся, а оскорблять себя не дадим.

Через час стрельцы отогнали чернь от ворот и окружили двор.

В городе снова ударили во все колокола и послышались залпы пушек – мятежники осадили дом, в котором остановился князь Вишневецкий.

Народ ворвался во двор дома, смел охрану, которую поставили мятежные бояре, и стал грабить людей князя. Князь взял в руки саблю и, собрав вокруг челядь, напал на толпу. Выбив грабителей со двора, он заперся и стал ждать парламентария. Но вместо этого, мятежники ударили по дому из пушек. Начался штурм, но он захлебнулся – поляки убили около трех сотен москвичей.

Тогда к дому прискакал сам Шуйский.

– Хватит отбиваться, князь! – крикнул он.

Спустившись с коня, Шуйский взял в руки крест.

– Целую при тебе крест, князь! Во имя Спасителя прекрати убивать моих людей! – крикнул он.

– Раз пришел с миром, то входи! Я толпой на одного не нападу! – ответил Вишневецкий.

Шуйский прошел во двор и разрыдался, увидев сотни трупов стрельцов и казаков, поддержавших его.

– Собирай своих людей, князь, – сказал Шуйский. – Я сам выведу вас в безопасное место.

И через половину города он перевел Вишневецкого со всеми его слугами и имуществом в один из хорошо охранявшихся дворов.

– Твои люди врывались в спальни к подданным короля и убивали их прямо в постели. На одной Никитской убито семь сотен шляхтичей. Не говоря уже о челяди, – сказал Вишневецкий.

– Они вступились за самозванца, – коротко ответил Шуйский. – Три тысячи моих людей полегло.

– За что отрубили ноги и руки пятнадцати старостам, которым обещали свободу, если они сложат оружие?

– Уймись, князь! – прикрикнул Шуйский. – Вы приехали в чужую страну, как хозяева, за что и получили.