– Гляжу, вы тут Двойственный союз затеяли.

– Не страшно? – Гера вдруг зловеще перегнулся через стол, и я не нашла ничего лучше, чем пробежать пальцами по его затылку и белой шее. – Не страшно шутить исторические шутки в присутствии историка?

Я не сдержалась и прыснула. Гамов в негодовании замотал головой.

– Оливин права. – Гера вернулся на мое место. – Паттерн наблюдается, да еще какой. Учитывая предсказания небезызвестного нам Нострадамуса…

– Это были индейцы майя, в самом-то деле! – перебил его Гамов. – Вы как дети малые, все время конец света, а вы верите и верите. И верите, и верите.

Гера прокрутился в кресле. У меня почему-то раскалывалась голова, видимо, от жестокого недосыпа.

– Знаешь, Макс, я бы сто раз с тобой согласился. Возможно, даже двести. Если бы только не работал в месте, где люди шутки ради могут за две минуты побывать в десятке реальностей и закрыть каждую из них. Это вообще очень странно, не находишь, что созданные человеческим умом конструкты находятся чуть не в равноправном положении с нашим миром, лезут в него, почти неотличимы от действительности? Ты сам-то во что теперь веришь? Только не говори, что в приземленные вещи и радость исключительно нашего бытия.

– Герман, тебя Катя на свиданиях понимает? – зло поинтересовался Гамов.

– Кстати, по поводу реальностей… – Я осеклась. – Гер, вы все еще встречаетесь?

Туров отчего-то схватился за лоб, вскочил из-за стола и понесся по коридору огромными прыжками. Я только и сумела, что проводить его взглядом и попытаться не уронить челюсть. Еще через мгновение он вернулся, на ходу повязывая шарф и накидывая на плечи пальто.

– Так, все просто прекрасно, увидимся в понедельник и договорим, идею я зафиксировал, реальности усложняются и начинают защищаться. Гамов, довезешь Оливин до дома, даже не отлынивай, понял меня?

Я судорожно считала вероятности, но это было бесполезно. После каждой отбивки оставалась одна, самая глупая и наиболее приемлемая.

– Забыл про свидание, Гер? – сверкнул зубами Гамов.

– Ничего я не забыл! – возмутился Туров. – Довозишь. Ее. До. Дома. Понял?

– Сама дойду, не маленькая, – проворчала я, донельзя расстроенная тем, что многообещающее собрание напрочь сорвалось.

– Шуба за полтора ляма. Гамов, не тупи! – рявкнул на прощание Гера – и вихрем вынесся за дверь.

– Гомеостатическое мироздание, – сказала я.

Гамов вздрогнул и поднял сияющие сине-серые глаза на меня. Могла бы отпрянуть и выбежать вслед за Герой, так бы и сделала.

– Завязывай с чтением мыслей, – нервно проговорил он.

Смысл камнем пошел на дно головы. Опять угадала. Опять тот же контекст. Да сколько можно, честное слово?

– Мы в состоянии разобраться и вдвоем, – надменно выдавила из себя я.

– Вполне. – Макс устало вздохнул. – Купим кофе, отложим часа на полтора неразрешимые противоречия и…

Дальше я не дослушала, потому что экран мобильника, перевернутого, видимо, Герой, на спинку, осветился неизвестными мне цифрами. Начинались они, правда, с префикса Великобритании.

– Подожди, – кивнула я Гамову. – Сейчас все будет. Похоже, агент Ноулз жаждет общения.

Только влетев обратно в кабинет, я поняла, что совершила фатальную ошибку. Гамов тут же вскинул на меня свои прекрасные глаза. В этот момент я осознала, что судорожно хватаю ртом воздух и вот-вот разревусь, впаду в истерику, начну топать ногами и орать. Просто орать.

Надо было продышаться в коридоре, зайти спокойно внутрь, взять вещи и уехать. Надо было. Все надо было по-другому. Однако я вбежала в кабинет, к Гамову, лишь только повесила трубку. Оставался один вариант – отвернуться к стене, взять себя в руки, самым титаническим из усилий…

Гамов вскочил из-за стола и, уронив кресло, бросился ко мне. Я отпрянула назад, пытаясь осмыслить и переварить.

– Оливия? – спросил он, и в меня как будто пуля попала. – Что случилось? Что стряслось, быстро говори. Быстро, слышишь меня?!

Я помотала головой. Два скудных солнца в моем скудном мире. Забавно.

– Что с Эйданом? Или это не Эйдан? – Гамов навис надо мной, скрестив руки на груди, видимо, не зная, что делать.

Хотелось ответить так, чтобы он запомнил навсегда. Хотелось припечатать, уничтожить его, растоптать, но ничего не вышло. Вместо этого я проговорила с трудом:

– У папы инфаркт, – и разрыдалась.

Прямо со всей чертовой тушью, подводкой, со всей этой красотой на лице. Взахлеб, так, что, конечно, не осталось ни единого шанса на сердце Гамова, кто влюбится в девчонку, у которой по щекам бегут черные слезы.

Но Гамов, чертов Гамов почему-то понял, наклонился – и обнял меня, изо всех сил прижал к себе, загородил руками от мира, защищая и не делая попыток успокоить. Не делая попыток съязвить, сказать, что это не его дело, или начать задавать дурацкие вопросы.

Я рыдала очень долго, до сладкого изнеможения, пока не наступил такой момент, когда плакать больше не хотелось, и я просто остановилась, пришла в себя. Под ладонями и везде был теплый, горячий Гамов, нос забавно скользил по его шее. Сильный, большой, сладкий Гамов.

Воспоминание о звонке обожгло стыдом, и я наконец отстранилась, но не отпустила его. Просто положила ладони на грудь и снизу вверх заглянула в глаза. Как два озера, утонешь, если не перестать смотреть. Сосредоточенный, порывистый, озабоченный.

– Что с ним?

Я замотала головой, отгоняя наваждение, отстраняясь еще на шаг. Взяла себя в руки. Подумаешь, рыдала только что у него на груди. Дышала в шею.

– Что с ним, Лив?

Настойчивый и мягкий одновременно, Гамов положил ладонь мне на щеку и стер большим пальцем остатки слез. Я растерянно хлопнула мокрыми, чуть прилипающими друг к другу ресницами, удивилась интимности жеста, вся задрожала и опять потерялась в его взгляде. Потом мотнула головой в последний раз и сделала резкий шаг назад.

– Инфаркт. Мне надо ехать.

Развернувшись к столу, я поняла, что совсем не понимаю концепта слова «ехать». Наверное, для начала нужно было взять сумку, потом дойти до шкафа и вытащить оттуда шубу, потом мчаться в аэропорт. Такой порядок действий верен? Я сглотнула и судорожно оперлась на стол. Комната плыла перед глазами, и сил хватало только на то, чтобы стоять и смотреть на стену, раз за разом вдыхая и пытаясь не разучиться это делать.

Гамов развернул меня за плечи:

– Он жив?

– Д-да.

– Просил быть?

– Д-да.

– Сам звонил?

Я недовольно дернула рукой. Пристал, в самом деле. Не дает девушке спокойно умереть в собственном кабинете. Почти что в бою.