— Именно, Крюков, именно!

Капитан выпрямился и внимательно посмотрел на госпожу советника юстиции.

— Ладно, черт со мной, — сказал он. — Но если ты посмотришь на ситуацию с этой несчастной училкой моими глазами, если поймешь, что эта проклятая «Спарта», в которую они играют, весь этот блуд между учителями и учениками, эти странные смерти девочки и ее папаши-директора — все это имеет непосредственное отношение к ее самоубийству, то, возможно…

— Невозможно! — твердо заключила Липатова. — Причина смерти Истоминой установлена: перелом позвоночника вследствие падения с высоты. Признаков насильственной смерти, борьбы и прочего не выявлено. Я закрываю дело. И ставлю галочку. Если тебя лично что-то не устраивает, можешь заниматься этим делом в свободное от работы личное время. И…

Ее монолог прервал стук в дверь, после которого в кабинет бочком просунулся эксперт Сёма.

— Разрешите?

— Это срочно? — спросила Липатова.

— Просто ребята сказали, что Крюков у вас, — заявил Сёма. — Так я решил забежать и сказать, что та горелая бумага была из дневника Истоминой. И почерк тоже ее. Думал, вам будет интересно…

— А нам уже неинтересно, — отвечала Липатова. — Дело закрыто, брысь.

И, когда Сёма удалился, сказала:

— Кстати, никаких больше экспертиз по этому делу. Оно закрыто. Пиши.

Крюков взглянул на нее, кивнул и взял ручку…

…Прямо из кабинета Липатовой капитан Крюков снова направился в школу, теперь — в кабинет директора Царевой. И сообщил ей, что дело закрыто и погибшую учительницу можно хоронить.

— Как я понимаю, заниматься этим придется вам, — добавил он.

В самом деле — ведь у Анастасии Истоминой не было семьи и близких родственников.

— Ничего, справимся, — с достоинством ответила Царева. — К сожалению, не впервой.

Она ждала, что после этого капитан наконец уйдет и она долго его не увидит. Однако Крюков еще не все высказал.

— Брат ваш сводный, равно как и остальные члены дружного педагогического коллектива, также и ученики могут чувствовать себя спокойно и возвращаться к работе и учебе, — сообщил он. И посмотрел на директора, ожидая ее реакции.

Лицо Царевой пошло пятнами.

— Спасибо, я… постараюсь донести, — ответила она.

Крюков встал, направился к двери. Однако возле портрета покойного директора Русанова остановился и, кивнув на портрет, спросил:

— Хоронить будете на том же кладбище, где и они?

Царева покачала головой:

— Да вы что?! Юрий Васильевич в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что Настя рядом с ним похоронена.

— Это еще почему?

— Потому что он ее ненавидел, — объяснила Царева. — Считал, что она виновата в смерти его дочери. Так перед смертью ей и сказал: «Ты — убийца…»

И вновь капитан Крюков был у себя дома. Но не один. Рядом с ним под одеялом лежала госпожа советник юстиции третьего класса. Заметив, что капитан уже не спит, она потерлась носом о его плечо и сообщила:

— Нос чешется.

— Это к выпивке, — отреагировал Крюков. — Хочешь выпить?

— В семь утра? И вообще, я, по-моему, до сих пор не протрезвела.

— Это защитная реакция. Чтобы не думать, как дальше жить.

— А у тебя какая защитная реакция?

Поскольку Крюков промолчал, госпожа советник юстиции продолжила:

— Тебе-то хорошо, ты в отпуске. А мне вставать.

— Тебе тоже хорошо, — заметил Крюков. — У тебя муж в отпуске и дочку с собой забрал, молодец. Мне тоже пора на самом деле. Сделаешь омлет? Ну, твой фирменный? У меня помидоры есть…

— А тебе-то куда в такую рань?

В ответ Крюков голосом примерного ученика пропел:

Выражение лица у Липатовой резко изменилось; она села на постели.

— Я же тебе запретила!

— А я в отпуске, — отвечал Крюков. — Очень красивый ракурс, госпожа советник юстиции…

Однако Липатовой было не до комплиментов:

— Крюков, если ты не хочешь, чтобы твой отпуск закончился увольнением…

— То будем просто трахаться, а о делах ни-ни, — закончил за нее капитан.

Липатова чуть не задохнулась от возмущения:

— Я не буду с тобой… никогда больше ты не дотронешься до меня, понял?! Ты что, взял отпуск, чтобы заниматься школой?

— Ты сказала, чтобы я занимался этим в свое личное время, — объяснил Крюков. — И я взял отпуск.

— Отпуск закончен, — заявила госпожа советник. — Я тебя отзываю.

— Черта с два! Ты мне не начальник.

— А кто я тебе?

— Любимая женщина.

Липатова помолчала. Потом уже другим, совсем не суровым голосом сказала:

— Если ты… если ты меня любишь, то прекрати. Пожалуйста, прекрати это.

— Где связь?

— Просто… если ты не бросишь это дело… я уже не смогу тебя защитить.

Лицо Крюкова стало серьезным.

— Даже так…

Однако он продолжил одеваться. И спросил госпожу советника как ни в чем не бывало:

— Сделаешь омлет?

…Марат Галимов сидел на кровати у себя в комнате. В руках он сжимал шапку-маску, которую совсем недавно снял. Он сидел и смотрел на банковские пачки евро, лежащие перед ним на кровати. Смотрел и улыбался…

Крюков не обманул Липатова: он действительно пошел в школу. На школьном крыльце он застал вахтера Филиппыча и уборщицу Валентину Леонидовну.

— Доброе утро! — приветствовал их капитан. — Как здоровье?

— Неплохо, — ответил вахтер. — А вы чего в такую рань?

— Кто рано встает, тому и третий лишний. Валентина Леонидовна, мне бы с вами парой слов перекинуться.

— Ну, перекинься, только ключи верни, — ответила уборщица. — Мне жильцов заселять надо.

Вахтер отправился мести школьный двор. А Крюков, оставшись наедине с уборщицей, сказал:

— Ключи я вам принес, только вы мне сначала на пару вопросов ответьте.

— А если не отвечу? Ключи не отдашь?

— Отдам, конечно, — заверил Крюков. — Я человек не вредный. Да и вы тоже. Улыбаетесь, как моя мама.

— Когда это я при тебе улыбалась? — удивилась уборщица.

— Да вот сейчас, — сказал капитан, и сам широко улыбнулся.

Валентина Леонидовна тоже не выдержала, засмеялась. Покачала головой: