Доктор Дайхель вел больных с кишечными расстройствами неинфекционной этиологии, а также больных, уже перенесших инфекцию. В целом эти больные были не столь тяжелыми, но если воспаление переходило с толстого кишечника на тонкий, то их состояние стремительно ухудшалось. Больные теряли аппетит, худели и умирали от истощения.

В углу лежал молодой радист с большими темными глазами на бледном лице. С каждым днем его лицо становилось все меньше и меньше; он стал бледным как полотно. Остались одни лишь страдальческие темные глаза. Доктор Дайхель докладывал мне о своих отчаянных попытках спасти этого больного: ему переливали кровь, вводили растворы, кормили через зонд. Но однажды Дайхель подвел меня к кровати этого больного; лицо умершего было прикрыто одеялом. Доктор Дайхель скорбно поджал губы и прошел к следующей койке.

На ней лежал пожилой больной. Он помогал выгружать бочонок с маслом, не удержался, запустил руку в бочонок и съел пригоршню сливочного масла. Но его пищеварительная система не смогла усвоить столько жира. У больного начался жидкий понос, не поддававшийся никакому лечению. Кожа его приняла зеленоватый оттенок, взгляд молил о помощи. Но все наши усилия оказались тщетны.

Этот случай наглядно продемонстрировал, что смертельной может оказаться банальная погрешность в диете и что здравый смысл, сила воли и умение контролировать себя могут стать решающими факторами в борьбе за жизнь.

Мы не имеем никакого права осуждать мертвого или говорить, что он сам виноват в своей смерти. Никто не имеет права высказывать такие обвинения, ибо никто не может познать меру голода и жажды, от которых страдал этот несчастный.

Но этот покойник — а людей, умерших от подобных причин, было много — был предостережением живым, предостережением всем, кто призван предупреждать живых: укрепляйте силу воли людей, просвещайте их! Учите их владению собой и своими чувствами! Эти качества чаще спасают жизнь, чем думают люди, существующие в своем уютном домашнем мирке. Часто дух придаст человеку силы, чтобы жить дальше, даже тогда, когда само тело давно исчерпало свои ресурсы.

У нас было много больных с водянкой. В этих случаях нам часто не удавалось выявить сердечную слабость или обнаружить белок в моче. Конечно же сердечная деятельность страдала у всех этих больных, а давление крови повышалось или снижалось в зависимости от массивности отеков. На вскрытиях почки представлялись распухшими, плотными, «застойными», блестящими от избытка жидкости, но в них не было выраженной дегенерации. Мы часто обсуждали это необычное явление, но не могли найти ему адекватного объяснения. Слишком много было привходящих факторов. Мы согласились использовать для этих случаев термин «голодные отеки», введенный во врачебный обиход во время Первой мировой войны, при учете других данных: дефицита витаминов, поражений сосудов на фоне инфекционных заболеваний, недостатка белка, избыточного потребления соли и воды, диеты с избытком углеводов и многого другого.

Однажды к нам в госпиталь приехали две русских женщины-хирурга. Мы рассказали им о водянке и показали нескольких больных. Женщины сморщили свои курносые носики и уверенно сказали, что это влажная дистрофия.

В тот момент это слово прозвучало для нас как пустой звук, но мы понимали, что этот термин родился в результате серьезной и многолетней работы, хотя и выполненной не этими самоуверенными юными дамами. Слова «влажная дистрофия» означали не только результат научной работы врачей и ученых, но и судьбу миллионов, за этими словами слышались стоны бесчисленных жертв нашего времени.

Вскоре за этими военными хирургами последовал приезд комиссии. Она состояла из двух пожилых и, как выяснилось, очень опытных врачей. Гражданский врач выступал в роли эксперта, а майор в роли организатора. Мы хорошо поладили с обоими, несмотря на то что гражданский врач придирался к мелочам, и мы расходились с ним во мнениях относительно некоторых деталей. С майором я почти подружился; в том, что касается сердечной недостаточности, мы учились по одним учебникам. Это нас сблизило.

Эти два врача просмотрели все истории болезни. Они составили свой список и, осматривая больных, сами выкликали их имена. Целый день мы занимались диагностикой дистрофии у наших пациентов согласно следующей схеме: Д-1 (первая степень дистрофии), Д-2 (вторая степень дистрофии), Д-3 (третья степень дистрофии). Больные проходили бесконечной чередой: Д-3, Д-2, Д-2, Д-3, Д-1 и так далее — имя за именем, одно иссохшее тело за другим.

Русские иногда качали головой, монотонно перечисляя: «Д-3, Д-2, Д-2, Д-2, Д-1, Д-3…» Мимо устало тащились сотни людей. К самым тяжелым мы шли в палаты сами. Некоторые пытались встать, но без сил падали на койки, а мы переходили к следующим.

В задачу комиссии входило определить, сколько случаев дистрофии в нашем госпитале и какова тяжесть каждого случая.

Мы были не готовы использовать слово «дистрофия» и предпочитали пользоваться термином «голодные отеки», но этот термин можно было приложить только к случаям с отеками, но были случаи с подобными симптомами, но не сопровождавшиеся водянкой. Сами больные вскоре стали называть свое состояние «штрофией», а себя «штрофиками», как они это произносили. Многие хотели, чтобы их причислили к «штрофикам», потому что они получали больше еды. Собственно, комиссия определяла число случаев дистрофии только по одной причине: госпиталь должен был получить дополнительное количество продовольствия исходя из числа случаев дистрофии. Отныне, наконец, нормы питания были основаны по десятому разряду. Дистрофиками занялись всерьез.

Это означало, что над нашим госпиталем перестал витать призрак голодной смерти. Десятый разряд снабжения продовольствием вступил в силу в июне.

Но сама собой дистрофия не исчезла и после этого.

Жизнь и судьба пленных останется непонятой, если не задуматься о природе дистрофии. Кроме того, изучение этого состояния требует глубокого знания природы человека, как живого существа, зависимости его благополучия от условий материального существования и психологического к нему отношения. Телесные и душевные страдания беспощадно обнажают — не всегда к выгоде человека — то, что скрывается за благополучием и роскошью. Как правило, люди слепы и глухи к страданиям своих соседей, как и к собственному положению, до тех пор, пока их не оставляет земное счастье. Как правило, такие перемены происходят внезапно, до того, как люди начинают о них помышлять. Чаще несчастья нападают на людей в старости, и всегда перед смертью. Вообще слово «дистрофия» означает, что жизненные процессы, форма, строение и рост клеток тела перестают быть такими, какими они были у здорового человека или у больного сохранившего способность к нормальной реакции на болезнь. Все эти процессы меняются; клетки перестают выполнять свои функции или выполняют их плохо и отвечают своим разрушением на стимулы окружающей среды. Функции организма приобретают поразительную склонность к ослаблению и атрофии. Эти патологические изменения в отдельных клетках сказываются на работе органов. Меняется вся человеческая личность, деформируется ее духовная природа, каковая очень тесно связана с телесными функциями и зависит от них.