Когда в одиннадцать часов в магазине собираются члены «Женского читательского общества Эктона», я начинаю волноваться.

Самолет Джесса приземляется в три часа.

Сегодня Джесс, мой Джесс будет дома.

Три года и семь месяцев тому назад я оставила его в аэропорту Лос-Анджелеса, и сегодня, когда он приземлится, я буду ждать его на аэродроме.

После полудня и до двух часов дня на работе от меня мало толку. Я рассеянна, невнимательна и нетерпелива.

Одной женщине я пробила чек на 16 долларов и 87 центов, а когда она протянула мне двадцатидолларовую купюру, я сдала ей сдачу в 16 долларов и 87 центов.

Мужчина звонит и спрашивает, есть ли у нас в продаже книга «Жутко громко и запредельно близко»[14], а я говорю ему: «Да, у нас есть все книги Джонатана Летема».

Когда я вижу, что Марк, единственный из служащих, которого я охарактеризовала бы как книжного червя, подходит, чтобы помочь мне, я определенно испытываю облегчение.

Пора идти.

Собирая вещи и видя свое отражение в зеркале, в туалете, отчасти сожалею о том, что мы с Тиной – не близкие подруги. Было бы приятно посмотреть на кого-то и сказать: «Ну, и как я выгляжу?» И услышать в ответ: «Ты выглядишь замечательно. Все будет прекрасно».

Идя к машине, я подумываю о том, чтобы позвонить Мари. Возможно, никто лучше, чем она, не сможет подбодрить меня, когда я так нуждаюсь в этом перед встречей с давно пропавшим мужем. Но когда я достаю телефон, то вижу СМС от Сэма.

Я люблю тебя.

Каждый день мы пишем друг другу подобные сообщения, но теперь оно кажется мне одновременно жизнеутверждающим и разрывающим сердце.

Я пристально смотрю на экран, потрясенная тем, что происходит в моей спокойной и стабильной жизни.

У меня есть муж и жених.

Я сажусь в машину и включаю зажигание, запускаю мотор и выезжаю с парковки.

После нескольких лет без мужа, которого я потеряла, он возвращается домой.

Я заезжаю на территорию аэропорта, высматривая, есть ли места на парковке. Смотрю на часы, я приехала на пятнадцать минут раньше.

Я ерзаю в машине, не зная, как не дать волю накопившейся в моем теле нервной энергии. А потом из моего телефона вырывается мелодичный звонок, и я вижу лицо Оливи на экране.

Я отвечаю.

– Как дела? – спрашивает она, даже не здороваясь.

– Не знаю, – говорю я.

– Он уже дома?

– Скоро будет. Джесс должен приземлиться через пятнадцать минут.

– Боже мой, – говорит она.

– Поговори со мной.

– Чем я могу помочь тебе?

Это обычная манера Оливи подходить к делу. Чем я могу помочь тебе? Замечательное качество для подруги. Это значит, что именно она всегда моет посуду, когда остается у тебя дома. Именно она всегда посылает продуманные подарки и забегает тогда, когда это уместно. Но в такой ситуации, как сейчас, она не в своей тарелке.

Потому что она ничего не может сделать.

Все так, как… есть.

– Можно мне, по крайней мере, послать тебе цветы? – спрашивает она.

Я улыбаюсь.

– Не думаю, что цветы помогут мне разобраться с тем, что у меня есть одновременно и муж, и жених, – отвечаю я.

– То, о чем ты говоришь, совершенно абсурдно, – слышу я от Оливи. – Цветы всегда помогают.

Я смеюсь.

– Спасибо тебе, – говорю я, – за то, что тебе удается шутить в такой момент.

– И спасибо тебе за то, что ты считаешь, что прилично шутить о серьезных вещах, – говорит Оливи. – Трейси с этим не согласна.

Трейси – подружка Оливи. Надо сказать, я не вижу никакого смысла в том, что они живут парой. Серьезная и эрудированная Трейси обучает людей грамматике. У нее величественная осанка, она худенькая и эффектная. В Оливи же мне больше всего нравится то, что она всегда говорит первое, что приходит ей в голову, ест то, что поставишь перед ней, и пробует все, что бы ты ей ни предложила.

Сэм с легкостью объясняет это тем, что противоположности притягиваются, но я все еще пытаюсь отыскать недостающее звено. Так уж вышло, что Сэм как минимум раз в месяц говорит мне: «Ты действительно хочешь продолжить разговор об Оливи и Трейси?»

– Ты думаешь, с ним все в порядке? – спрашивает Оливи. – То есть я знаю, что он жив, и, говорят, что вполне здоров, но не думаешь ли ты, что он появится и сойдет с ума? Я имею в виду, что, если так? Три года в одиночестве? Он, вероятно, питался кокосовыми орехами и разговаривал со всем подряд.

– Это не помогает, – говорю я ей. – Как раз наоборот.

– Прости. Я отключаюсь.

– Нет, – говорю я. – Не вешай трубку. Просто прекрати говорить о том, что мой муж, возможно, тронулся умом. Поговори о чем-нибудь другом, мне нужно убить время, пока никто не пришел сюда, и я боюсь, что если мне придется убивать его в одиночку, то тронусь я.

Оливи смеется:

– Как я сказала, в трудные времена ты сохраняешь хорошее чувство юмора.

– Я пошутила, – отвечаю я.

А потом мы обе начинаем хохотать, потому что это приятнее всего, разве нет? Как все серьезно, как все не смешно.

Именно в тот момент, когда я заливаюсь смехом, я вижу, как на парковку заезжает белый внедорожник, и я понимаю, что приехали родители Джесса, еще до того, как вижу их.

– Ах, – говорю я Оливи. – Мне нужно идти. Здесь Франсина и Джо.

– О господи, – говорит Оливи. – Как неудобно.

– Немного, – говорю я, заглушая мотор.

– Я хочу сказать, когда ты в последний раз разговаривала с ними?

– По существу, я не говорила с ними с тех пор, как он исчез, – сообщаю я ей. – Все мы втроем в течение нескольких месяцев притворялись, что остались одной семьей, звонили друг другу по праздникам и дням рождения. Но все это скоро сошло на нет. Честно говоря, я думаю, что это было слишком болезненно для всех нас. В последние годы мы жили в одном и том же городе и не встречались друг с другом, если не считать тех случаев, когда мы случайно сталкивались в продуктовом магазине. Ладно, пожелай мне удачи, чтобы я со всем справилась. Мне нужно идти.

У Оливи была очень плохая привычка, на которую я никогда не обращала внимания до того, как мы не разъехались по разным городам и не были вынуждены свести все общение к телефонным разговорам. Когда ты говоришь ей, что тебе нужно идти, она говорит «ладно», а потом болтает еще полчаса.

– Ладно, – говорит она. – Удачи. Я всегда на связи. С Сэмом все нормально? Как у него дела?