Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бой шел трое суток. Вообще-то промашка разведки дела не меняла. Все равно такой опорный пункт пришлось бы брать с трудом, уж больно выгодное положение занимал городок. Наконец, проскочили и Ариши, озера кончились, вышли из болотистой местности.
«7.11.44…Праздник у меня прошел довольно тяжело. За сутки 6 немецких контратак с танками и огнеметами. Только сейчас, к ночи, смог смыть с себя осеннюю грязь и пороховую копоть… Через мои руки проходят десятки немцев — грязные, дрожащие, жалкие. Вот сейчас лежит полный стол документов, руки не поднимаются их разбирать…»
«28.11.44…Обо мне не тревожьтесь. У меня все есть, всем хорошо снабжают… если не свои, то у немцев собираю недостающее — конверты, бумагу, карандаши…»
Случайности, случайности. Как много они определяют на фронте! Секунды, сантиметры, услышанный шорох, звук…
Латвия — страна хуторов, которые, как правило, при подходе наших войск либо оставлялись жителями, либо уже давно пустовали, так как были разбиты в ходе боев, сожжены. Около одного такого хутора оказалось кладбище с длинной стенкой из гранитных блоков. Стенка — хорошее укрытие и не только от пулеметного огня, но и от артиллерии. Теперь даже никто не вспомнит, почему немцам так необходим был именно этот разбитый хутор. Разведчики отбивали атаку за атакой. В конце концов немцы двинули на хутор десяток танков «пантер» и «фердинандов». Бескин, оказавшийся в этой ситуации старшим, лихорадочно соображал — нет не только ни одного противотанкового ружья, даже фаустпатронов. Человек двадцать набилось в каменный погреб разбитого дома. Танки приближались. Радист дивизии, оказавшийся в отряде, с ужасом смотрел на Игоря.
— Передавай команду! — Сердце старшего лейтенанта на миг онемело.
— Передавай команду! — еще раз решительно крикнул каким-то чужим голосом. — Вызываю огонь на себя!
По этой команде все наши орудия в окрестности обязаны перенести огневую мощь в эту точку. Несколько человек в панике заорали на командира, кто-то кричал, что пристрелит его, но команда была передана. И наверху началось!
До жути стало понятно, какой джинн был выпущен из бутылки: танковые снаряды готовы были измолотить погреб в щебенку, но мощные своды держали удары. Каждый выстрел — танковый ли, нашей ли артиллерии, теперь отдавался в пульсирующей голове: «Мимо! Не мой, не мой, не мой». Игорь сидел, плотно прижавшись к кирпичной стене, и вдруг стену сильно толкнуло. «Мой!» — охнуло сердце. Перед лицом на расстоянии вытянутого локтя кирпичи вспухли, и, как в замедленном кино, раскрылся цветок, и, прежде чем осыпаться кирпичной пылью, из него выпала на пол раскаленная болванка — сердечник подкалиберного снаряда…
Наверху стоял стон, взрывы сливались в рев. Налет был как вечность — минут десять. Игорь лихорадочно соображал — когда давать отбой. Попытался выглянуть в пробоину В стене. То, что он увидел, вернуло ему способность рассуждать: два танка горели, остальные разворачивались! Радист по рации с радостью закричал новую команду: «Отбой!» Люди повыскакивали из подвала под прикрытие стенки. Танки отходили.
Игорь увидел, что из одного горящего танка высунулся из башни человек, пытаясь спастись, и снял его автоматной очередью. Больше никто не показывался. Офицер в кожаной куртке так и завис, зацепившись внутри за что-то ногами. Выждав немного, пригибаясь к земле, Игорь подбежал к танку, потянул за куртку, вытряхивая документы, пока до них не добрался огонь. Сбоку свесился планшет с картой, рванул его с ремня. Быстро глянул на карту: карта минных полей — офицер был из саперов. Когда некоторое время спустя рассмотрел карту подробнее, оказалось — карта минных полей чуть ли не всей Восточной Пруссии и Мемельской области. Недолго думая, написал донесение и со связным отправил карту командиру полка.
За команду «Огонь на себя» по всем положениям безоговорочным было представление к званию Героя Советского Союза. Представление так и не было сделано. Как потом объяснили политработники — у Бескина было партийное взыскание за утерю карточки кандидата в партию. Вот уж… хотелось по-русски оценить эту ситуацию, а помягче — «в огороде бузина, а в Киеве — политработники…»
Стало известно позднее и другое, что Героя Советского Союза за ту самую карту минных полей Восточной Пруссии получил кто-то из командования. Вот тебе и случайность, плюс другая, минус партвзыскание!
К званиям Героев представляют только в нормальной, неидеологизированной армии. Подвиг — есть подвиг, а не деяние в честь чего-то или кого-то. И какое отношение к этому имеет украденная с кителем кандидатская карточка — картонка о принадлежности к партии и пиетет картонки, возведенный в абсолют? Жизнь человеческая дешевле была картонки. И еще раз пожалел Игорь, что не сказался в новом полку беспартийным.
А от того боя только и осталось как память — непривычно тяжелый для руки маленький черный снарядик, пощадивший в бою дважды несостоявшегося Героя Советского Союза.
Насчет карты сведущие люди объяснили потом простаку Бескину: надо было в зубах самому тащить эту карту по начальству… Маршал Баграмян в свое время сообразил, когда его танки вышли на берег Балтики, нарочным отослал бутылку балтийской воды лично Сталину — и соответствующие награды, почести. Неважно, что его танкистов оттуда потом оттеснили и добивать немцев в этом месте пришлось другим, пехтуре.
Разведчикам хитрости, смекалки не занимать, вот только не в деле добывания наград, об этом думать некогда.
Кстати, когда брали Виляны, Мадону, как выяснилось позднее, 26-я дивизия, «родная», была переброшена из-под Нарвы южнее Мадоны, и две дивизии, 123-я и 26-я, некоторое время были почти рядом. Знал бы, говорил потом Игорь, перебежал бы в свою. А затем 26-ю кинули под Кенигсберг, и пути дивизий разошлись. Это были еще Отголоски смершевского руководства боевыми действиями, когда «все смешалось в доме армейском…», когда Дивизии двигали на манер шахматных пешек, тысячами людей затыкали бреши неграмотных решений.
Случайности, случайности… После взятия Ариши расположились на почти целом хуторе Целавас, можно было привести себя в порядок, отдышаться, выспаться после трех суток боев. Под вечер даже вытащили из разбитого флигеля уцелевшее пианино. Начхим полка был не только не чужд музыке, но и прилично играл на фортепиано. Начал наигрывать что-то возвышенно-печальное, из классики. Играл проникновенно, даже как-то молитвенно. Предчувствие какое-то было, что ли? Вокруг расположились слушатели.
Шальной снаряд — он и есть шальной, непонятно, с какой стороны прилетел, наш ли, немецкий? Рванул в ту самую точку, где секунду назад звучала музыка, были люди, стоял инструмент. Несколько человек было убито, ранено. Война!
Ночевать все же надо. Расположились в доме, даже на кроватях. Ночью Игорю срочно потребовалось спуститься вниз из дома. Именно в эти секунды другой шальной снаряд врезался в стену дома, прямо под тем местом, где стояла его кровать, на которой он только что лежал, взорвался в комнате этажом ниже, где, по счастью, никого не было, не было больше и кровати.