Позже она рассказала, что им открыла Генриетта. Коллидж, покачиваясь, держалась за ее спиной и таращила глаза, не понимая, что происходит.

«Как вы смеете ломиться среди ночи в дом к одинокой женщине?» – гневно спросила Генриетта.

«У нас есть основания считать, что здесь произошло убийство, – сказал констебль. – Нам нужно видеть Пруденс Уилкокс».

«Моя подруга Пруденс крепко спит в своей комнате, – отчеканила Генриетта. – Четыре часа назад она была жива и здорова».

Я слышала этот разговор из библиотеки и не могла не восхищаться ее хладнокровием. Труп женщины лежал наверху, а она безжалостно отчитывала полицейских за дерзость и недостойное поведение. Ее уверенность произвела впечатление. К тому же все знали о постигшем семью Брадшо тяжком горе. Я слышала по голосам полицейских, что они смущены; быть может, они даже отказались бы от своего намерения, но вперед выступила Эмма. Она говорила так размеренно и спокойно, что ни одна живая душа не заподозрила бы в ней лгунью. «Я давно не получала весточки от Пруденс, а в последнем письме, отправленном неделю назад, она пишет, что ей грозит опасность, и прямо указывает на вас, миссис Брадшо. Позвольте нам убедиться, что с ней все в порядке».

Да, Генриетта встретила достойного противника!

«Пруденс! – звонко крикнула Генриетта. – Пруденс!»

Я, как ты понимаешь, не отвечала. Генриетта приказала Коллидж разбудить меня, однако горничная после выпитого хереса не могла понять, что от нее требуется. Раздраженно оттолкнув ее, Генриетта приказала полицейским следовать за ней.

Я слышала их тяжелые шаги. Слышала, как хлопнула дверь в комнату – в мою комнату!

Воображение дорисовало картину: вот Генриетта подходит к моей постели, трогает за плечо укрытую фигуру, откидывает одеяло…

А затем раздался крик.

Мелани, я думала, ничто не может потрясти меня сильнее, чем вид мертвой женщины. Однако этот жуткий вопль – как страшен он был, как невыносимо дик! Он оборвался – а следом за ним раздался смех. Сперва это было хихиканье, но постепенно оно набрало силу. Громче, громче, еще громче… И, наконец, безудержный визгливый хохот наполнил старый дом. Мелани, он был невыносим! Мне почудилось, будто длинные стебли нарисованных цветов на обоях изгибаются в безумном танце, а хрустальные подвески на люстре позвякивают в унисон с душераздирающим смехом обезумевшей женщины.

Волосы у меня встали дыбом. Я зажала уши, но и сквозь ладони до меня доносился хохот Генриетты Брадшо. Она смеялась, когда ее уводили, и эхо ее голоса долго металось по опустевшему дому.

Много позже я осмелилась высказать Эмме, что поступок ее был все-таки чрезмерно жесток… И впервые увидела, как моя подруга рассердилась. «Жесток? – переспросила она, нахмурившись. – Генриетта Брадшо в минуту вспыльчивости убила свою родственницу, проломив череп несчастной Клер-Мари. Другая спрятала бы тело и постаралась выкрутиться с помощью лжи, но миссис Брадшо придумала кое-что получше. Она вызвала к себе обманным письмом самую добрую и отзывчивую женщину из всех, с кем ее сталкивала судьба; женщину, чья доверчивость и плохое знание людей позволяли считать, что будет нетрудно использовать ее в своих целях. Генриетта Брадшо обрядила ее, точно куклу, в платье своей жертвы и стала выгуливать, как собачонку, чтобы убедить всех вокруг, что Клер-Мари жива и здорова. Целыми днями жители Росдейла наблюдали, как вдова и сестра покойного гуляют по саду. Этого мало! Генриетта нахлобучила на бедную женщину вуаль, чтобы лицо ее было закрыто, вывела на люди и разыграла отвратительное представление. – Эмма повысила голос. – Генриетта Брадшо травила ее мышьяком, который добавляла в молоко; Генриетта Брадшо заставляла ее обливаться духами, чтобы вонь разлагающегося тела не навела подругу на подозрения! Она с нетерпением ждала, когда ее жертва умрет, чтобы можно было, наконец, сообщить всем, что сестра мужа скончалась после долгой болезни, и жить безбедно и беспечально».

Должна признаться, Мелани, я не смотрела на происходящее с такой точки зрения.

«Но лицо… – забормотала я. – Я ведь совсем не похожа на Клер-Мари».

«Не сомневайся, Пруденс, Генриетта придумала бы что-нибудь». От того, как Эмма произнесла эту фразу, у меня мурашки побежали по коже. «Если бы на ее месте была я, ты бы упала в подвал поздним вечером, и прежде, чем мы нашли бы тебя, лицо успели бы объесть крысы, – задумчиво сказала она. – Однако возможны и другие варианты».

Я поспешила заверить, что крыс мне достаточно.

Генриетта не могла одна скрыть следы своего ужасного преступления. Ей не хватило бы сил, чтобы перетащить тело и выкопать яму. Довериться слугам? Старая Коллидж любила мисс Брадшо. Генриетте удалось посеять в ее затуманенном болезнью рассудке уверенность, что я и есть Клер-Мари и что она должна воспрепятствовать мне, если я решусь покинуть дом. Кухарка, кажется, что-то подозревала и потому притворилась глухой.

И только я, дорогая Мелани, не догадывалась, что происходит. В одном из посланий я писала Эмме, что ее слова подобны маяку. Как далеко это от истины! Зрячий, что ведет слепца по узкому мостку, переброшенному через пропасть, – вот кем была моя Эмма в действительности.

О том, что задумала Генриетта, она догадалась не сразу. Но первое письмо насторожило ее, а последующие укрепили в уверенности, что меня подстерегает опасность. Она посоветовала мне ложиться спать сразу после ужина – и боли, мучившие меня, прекратились как по мановению руки, ведь я перестала пить молоко с растворенной в нем отравой. Тогда-то Эмма окончательно все поняла.

Лилиями Генриетта перебивала ужасный запах из комнаты, где лежала убитая женщина. Выстуженный дом вовсе не свидетельствовал о ее бедственном положении; она надеялась замедлить разложение.

Я живу одиноко. Мое исчезновение не скоро дало бы поводы к беспокойству.

Эмма сказала, что окончательно все разъяснила фотографическая карточка, которую я передала ей в письме. «Я убедилась, что вы с Клер-Мари одного роста и телосложения, а значит, платье принадлежало ей, а вовсе не Генриетте. Миссис Брадшо выдумала очередную сентиментальную историю, чтобы растрогать тебя, Пруденс. Кроме того, подумай сама: отчего на фотографическом изображении мы видим лишь Персиваля Брадшо и его сестру? Где супруга мистера Брадшо? Ее нет на семейном портрете! Это ли не странно! Полагаю, между Клер-Мари и Генриеттой к тому времени случилась размолвка. Портрет, который спрятала Генриетта, был портретом Клер-Мари. Она боялась, что ты, увидев ее, что-нибудь заподозришь».

Я спросила, есть ли у нее догадки о причинах их последней ссоры.

«Клер-Мари была чопорная леди, глубоко привязанная к брату. Сразу после похорон отправиться путешествовать, не выдержав траура? – о нет, невероятно! Я бы скорее предположила, что отъезда хотела Генриетта. Она не любила мужа и не видела необходимости соблюдать приличия. Убив Клер-Мари, она разогнала слуг, оставив двоих, полуслепых и полубезумных».

Ах, дорогая Мелани! У меня холодеют пальцы, как представлю, что, едва убедившись, что Клер-Мари мертва, Генриетта спустилась в свою комнату и взялась за перо. Рука ее не дрожала, почерк был тверд. Я вижу, как она пишет мне. «Молю тебя, Пруденс, приезжай и спаси меня».