Я больше не слушаю Лили и повторяю: «Кровь…» Потом восклицаю:

– Ясновидящий!

– Что – ясновидящий?

– Он сказал мне, что у Стивена на руках будет кровь…

– Что ты такое говоришь?!

Я излагаю Лили в подробностях предсказания Пьера, которые я отлично помню. «Человек в спецодежде, он что-то скрывает, он скоро уйдет, у него кровь на руках…»

Лили ошеломлена. Я тоже. Чтобы немного расслабиться, я рассказываю о своем подвиге катания на велосипеде. Мне удается отвлечь Лили, но она снова возвращается к Пьеру:

– Это невероятно, невозможно знать заранее… Если бы он рассказал мне о Стивене и о крови, я бы, скорее, подумала о…

Лили раздумывает пару мгновений.

– …хирургической операции, он кардиолог в больнице Сен-Поль, где тебе делали пересадку… Он вполне мог ассистировать на твоей операции, еще не будучи знаком с тобой.

– Это тоже может быть, да… Все это невероятно… Все же не может вот так закончиться, правда? Пьер ошибается, да?

Я вдруг даю слабину, я плачу.

– Ну конечно… Успокойся, красавица. Он позвонит. Это просто накладка, оплошность, он испугался… Он очень привязан к тебе, этот парень.

– Да, ты права, он привязан ко мне… И все. Он испугался моего ВИЧ, пусть и не поддающегося обнаружению, пусть и с презервативом…

Я плачу. Я устала. Лили решает переночевать сегодня у меня и устраивает за секунду с кем оставить сына. Она ухаживает за мной, как мать. Она держит меня в своих объятиях, и ее тепло успокаивает меня. Я прошу ее вернуться к своему сыну. Лили отвечает мне, что он уже спит, она пойдет попозже и будет рядом, когда он проснется.

Перед тем как заснуть, я оставляю Стивену последнее сообщение. «Позвони мне. Поговори со мной. Не бойся. Я люблю тебя».

Лили ушла ранним утром, не разбудив меня. Мне снился кошмар, но этот сон был про меня. Разрыв, ссора, Стивен и кровь…

К полудню я созваниваюсь с Генриеттой в больнице. Она не может связать меня со Стивеном напрямую. Она практически не видится с ним с тех пор, как он перешел на другое отделение. Генриетта передает трубку своей ассистентке, она повторяет мне, что доктор все еще на приеме. «Это вы та дама, которая звонила вчера?» – «Да, и которая позвонит завтра».

Я позвонила завтра, ассистентка заверила меня, что передала сообщение доктору. Я в последний раз позвонила на его мобильный. Я ничего не сказала, я не смогла, я заплакала и бросила трубку.

29 марта 2006 г. я написала в своем ежедневнике: «Стивен. Конец».

Стивен так мне и не перезвонил. Никогда. Ни единого слова. Ни единого знака.

Это самое ужасное в разрывах. Тишина. Грубость, презрение тишины. Никогда не позволять себе такого. Бесчувственный разрыв.

Можно наложить на тишину любые слова, вообразить все возможные сценарии, считать себя виновным во всем, полным ничтожеством, не достойным даже телефонного звонка. Тишина, как ничто другое, истязает сомневающийся разум, в нем воцаряется боль, ломит тело, и сомнения раздирают на части. Ответа нет. Исчезновение любимого человека без объяснений.

Печаль тяжела, когда не понять почему, не услышать: «Я ухожу от тебя, Шарлотта… потому что мне страшно… я ухожу от тебя, потому что хочу детей… я не хочу больше заниматься с тобой любовью… я люблю другую женщину… я ухожу от тебя, потому что не люблю тебя».

Апрель 2006 г.

Я провожу неделю в кошмарах. Днем и ночью. Я прокручиваю в голове фильм нашего романа: больница, ярчайшее небо Корсики, Стивен, входящий в рыбацкую хижину Тони, бледнолицый парижанин, целующий меня в губы, у всех на глазах конечно же. Я снова ощущаю защиту, которую давал Стивен, когда он объяснял мне, серьезный и уверенный, результаты моих анализов крови, обследований сердца. Я одну за одной вспоминаю наши встречи, их нежность. Мне было хорошо с ним. Я вижу его затуманенное лицо во время оргазма и весь наш роман, от начала до конца, от фаната «Красного поцелуя» до доктора, которому не хочется со мной говорить.

Однажды вечером, в буре своих терзаний, я вижу другой странный кошмар. Еще более мощный, чем предыдущие.

У меня на коленях сидит младенец, а на месте пассажира сидит человек без головы. Он протягивает руку и пытается погладить мое ожерелье. Я не напугана этим зрелищем, только страх раздавить малыша о руль не покидает меня. Прямо перед ударом и перед тем, как меня охватит это белое сияние, сидящий человек исчезает из автомобиля, оставляя на сиденье капли крови, которые пропадают. Мое ожерелье загорается, и от ощущения сильного жжения я резко просыпаюсь. Мой кот спрыгивает с кровати.

Утром, машинально описывая в ежедневнике автокатастрофу из моего кошмара, я замечаю, что эти сны появляются каждый месяц, примерно в день годовщины моей пересадки, четвертого числа. Этот факт еще больше усугубляет тот ужас, который я испытываю каждый раз, хоть и пытаюсь образумить себя, и еще несколько часов он неотступно преследует меня.

Я тоскую по Стивену, до боли. Я знакома с тоской по любви, я боюсь ее, потому что никогда не знаю, куда она приведет меня.

Я глотаю немало таблеток, утром и вечером я созерцаю их огромное количество и разнообразие. Я знаю их все наизусть. Думаю, со всей своей аптекой я смогла бы усыпить весь дом до завтра или навеки.

Я еле передвигаю ноги, как старуха, как до пересадки, существо без синусового узла, без жизненного стимула.

Моя выносливость к страданиям огромна, но в этот раз я помимо воли захожу за красную линию, в черную неизвестную зону. Я испытываю глубинное ощущение, что я рушусь изнутри, исчез костяк внутри меня, нет каркаса вокруг, ничто не держит, я падаю, я исчезаю. Все уходит: уверенность, надежда, разум, связь с жизнью, – я опять выброшена, отвергнута из жизни, зачем упорствовать, зачем жить? Боль зарождается где-то в глубине живота. Я сгибаюсь пополам. Инстинкт самосохранения. Я хочу сдержать это чувство конца, которое, возможно, окажется сильнее меня.

Лили вновь утешает меня, она прижимает меня к себе, не отпуская. Она повторяет, лаская меня, шепотом, эту фразу, которую она придумала для меня: «Это жизнь, любовь приходит и уходит, как ветер, держи меня за руку, пока не наступит затишье…»

Однажды утром Лили поднимается ко мне, запыхавшись. Она наспех целует меня, бросается к окну и широко распахивает его. «Довольно вечного мрака! Сегодня солнце. Ты не больна? Отлично. Тогда сделай перерыв. Ты встанешь, оденешься, нарядишься, и мы пойдем посмотрим на день. Давай, красотка, вставай на ноги! Спать будешь ночью».

Мы проводим день в блужданиях по Парижу.

Вечером возле дома я благодарю Лили, нежно обнимаю ее и обещаю, что мне будет лучше. Уходя, она громко кричит мне: «Выбрось все из головы, слушай, как бьется твое сердце!»

Лежа в кровати, я прихожу к любопытному заключению. Муки любви огромны, но бестелесны. У них нет никакой физической природы. Мое тело в порядке, но в моем сознании – мысли, простые мысли, и они истязают меня. Я пытаюсь заглушить их, заменить чем-то. Я представляю в подробностях свое тело, совершенно здоровое. Затем я вызываю образы дочери, во всех возрастах и ситуациях: она то играет, то смеется, то плачет, то обнимает меня. Долгое время я сосредотачиваюсь на Таре. Я чувствую себя немного лучше. Мой удивительный кот вдруг сворачивается клубочком у меня на коленях. Концентрируюсь на ощущении тепла на своих пальцах, погруженных в его шерсть, прислушиваюсь к мурлыканью. Я думаю о моей матери, я вижу ее красивое двадцатилетнее лицо, беззаботную улыбку, ее черно-белый портрет на моем комоде, я не вижу ничего постороннего, я сосредотачиваю все внимание на маме.