Утром я стала с больной головой, не выспавшаяся и злая. Горничная, которая осталась в доме вместо Иськи, помогла мне одеться, вжимая голову в плечи каждый раз, когда мой взгляд падал на нее. Это вызывало еще большую досаду и злость. Ну вот чего она так боится?! Я же ни разу даже рот не открыла и не позволила себе ни одного замечания! Хотя очень хотелось. Но я же леди! Тьфу… лесса…

— Лесса Феклалия! — внизу меня ждала, отчаянно нервничая гелла Делина. Увидев, что я не в настроении, она побледнела, но призналась, — у нас ЧП. Миклуха пропал! — и затараторила, торопясь объяснить и оправдаться, — не понятно, как он смог. Все было закрыто. Окна, двери… Но этот маленький хулиган, как сквозь землю провалился.

Я выругалась. Как раз этого мне и не хватало. Эдакая вишенка на торте. Вот куда мог сбежать этот мелкий засранец в одной тонкой рубахе? Мы ведь вчера сожгли все их лохмотья!

— И еще, — гелла Делина всхлипнула, — Солька заболела… утром все встали, а у нее жар.

Я сразу забыла про Миклуху и его побег. И по завтрак тоже. Сердце сжалось от неприятной боли. Бедной Сольке и так досталось слишком много. Крикнув гелле Изере, чтобы отправила за доктором Джемсоном, рванула в приют.

Еще вчера при осмотре доктор Джемсон сказал, что девочка какая-то слишком вялая. И велел проследить за ее состоянием. Но о ней все забыли. Даже я. А ведь могла бы проведать ее перед сном. Узнать, как она себя чувствует. Я ругала себя за безразличие. У моих сотрудниц детей чертова дюжина, а у меня она одна. Моя Солька.

До приюта я долетела почти мгновенно и затарабанила в закрытую дверь, крича, чтобы меня пустили немедленно. Гелла Делина отстала от меня и только-только поднялась по ступенькам крыльца, когда Иська открыла мне дверь.

— Где Солька?! — выпалила тяжело дыша.

— В спальне, лесса Феклалия, — ответила мне старшая горничная. — У нее жар. Наверное, она простыла вчера…

Но я не дослушала, оттолкнула Иську и помчалась в спальню к девочкам. К Сольке.

Она лежала в постели такая маленькая… стеклянный взгляд, покрасневшие щеки, потрескавшиеся губы… Я замерла, склонившись над ней. А она, увидев меня, выпростала маленькую ручку из-под одеяла и потянулась ко мне…

— Лесса Феклалия, — прошептала она и улыбнулась, — вы пришли!

— Солька, — выдохнула я. Присела на край кровати, схватила горячую ручонку и ужаснулась. Температура явно выше тридцати восьми. А в этом чертовом мире нет ни парацитамола, ни нурофена. И как сбивать жар? — Иська, позвала я горничную не поворачиваясь, — беги к гелле Изере. Скажи нужно перекисшее вино. Чтоб было самое кислое. Поняла?

— Поняла! А какое? Ну, виноградное, ягодное? И зачем прокисшее? У нас хорошее в погребах есть.

— Иська, не дури! — зашипела я. Хотелось заорать, но я боялась напугать ребенка. — Мне не пить. Кислое вино надо смешать с водой и обтереть им Сольку, чтобы снять жар…

— А-а-а! — до Иськи, наконец-то, дошло, что я хочу, и она рванула из спальни. Дверь хлопнула и тут же открылась заново, — лесса Феклалия, а яблочный уксус подойдет?

— Неси! — кивнула я. Иська исчезла, а я положила руку на лоб Сольки. Лишь бы это была просто простуда. А не что-то серьезное…

— Лесса Феклалия, вы такая прохладная, — Солька попыталась улыбнуться и прошептала, — вы только не ругайтесь. Это я помогла Миклухе сбежать. У него стрелка ночью должна была быть. Нельзя пропускать. Я через трубу в камине вылезла, а потом ему на чердаке окно открыла. Оно снаружи закрывается. А Миклуха большой уже, в трубу не влез бы. А когда возвращалась, немножко застряла. И замерзла. А потом еще себя от сажи отмывала. Холодной водой. И вот…

Она закрыла глаза и замолчала. А у меня душа ушла в пятки от страха, что она могла не вылезти и застрять в этой треклятой трубе.

— Солька, — выдохнула я, — больше никогда так не делай!

Она кивнула, не открывая глаз, и затихла. По моим ощущениям температура стала расти. Не знаю, где болталась Иська, но Солька уже просто горела. Меня заколотило, я никогда в жизни не чувствовала себя настолько беспомощной. Я бы сейчас душу дьяволу продала за пузырек нурофена.

Иська вернулась с миской и куском тряпки, когда паника во мне достигла предела. Я откинула одеяло, раскрывая больную девочку, стянула с нее рубашку и принялась протирать тельце раствором уксуса в надежде снизить температуру. Сначала мне казалось, что все бесполезно. Но постепенно жар спадал. Солька все еще оставалась горячей, но я видела ей немного лучше. Осталось дождаться доктора Джемсона.

Я не дура. И конечно же я задумалась о том, что со мной происходит. Я выделяю Сольку среди всех детей. По совершенно необъяснимым причинам, этот ребенок мне очень дорог. Я забыла про все свои дела и заботы, когда она заболела. Забыла про всех остальных детей и про сроки, установленные Феклалией. Мне было все равно, что будет со мной, лишь бы Солько поправилась.

Мои чувства не поддавались никакой логике и не имели никаких объяснений. Кроме одного… Самого бредового. Иська, мне помнится, говорила, что Сольку подкинули младенцем на соляные прииски. Это было, лет семь назад, девочка, как и все остальные дети, не знала своего точного возраста.

А что если, я сглотнула ком, ставший в горле, но все же додумала свою мысль. А что если Солька и есть тот ребенок, которого забрали у фиалки-Феклалии? Мы, конечно, мало похожи, кроме светлых волос у нас нет ничего общего. Но мог же ребенок родиться похожим на неизвестного мне отца? И тогда все становилось понятно. Это материнский инстинкт. Память тела, которое каким-то образом чувствует родную кровь.

Я вздохнула, провела ладонью по горячему лбу малышки. Вот уж не думала, что мне когда-нибудь доведется испытать это чувство.

Как бы разузнать все точно? Старая грымза, гелла Изера, несомненно все знает, но никогда в жизни не признается, что это правда, и маленькая побродяжка — возможно моя дочь.

Доктор Джемсон пришел, когда жар почти спал, а Солька заснула. Он выпроводил меня из спальни и велел идти завтракать. Кто-то, скорее всего Иська, уже нажаловались ему, что я сегодня еще не ела. Я пыталась сопротивляться, но доктор Джемсон умеет быть очень настойчивым.

Но домой я не вернулась. Боялась оставить мою девочку совсем одну. Материнский инстинкт препротивная штука, которая способна очень серьезно испортить жизнь. Я всегда это знала, но сейчас почувствовала на своей шкуре. Вместо того, чтобы заниматься делами, оставив Сольку под присмотром профессионала, я быстро, не ощущая вкуса, проглотила кашу, которую Лима поставила передо мной. И вернулась в спальню, чтобы и дальше быть рядом с девочкой.

Я осторожно приоткрыла дверь и проскользнула в комнату. Огромный саквояж доктора Джемсона был раскрыт. На постели лежал свернутый чехол с медицинскими инструментами. Завязки на чехле были развязаны, а рядом валялась трубочка стетоскопа.

Сам доктор Джемсон, присев на корточки перед табуреткой, смешивал в небольшой бутылочке какое-то лекарство, подливая по капле настойки из целой батареи небольших пузырьков из темного стекла. Он легко улыбался и что-то вполголоса рассказывал Сольке, которая лежала с закрытыми глазами.