Девушка в черном платье, подпирающая стенку и старающаяся быть незаметной (ну ладно, ладно, это была я).

Понимающе усмехается и думает о том, что прыщеватый романтик, обставляющий добровольную кончину как акт готического искусства, вряд ли когда-нибудь и правда покончит с собой; скорее цель этой Ланы – вовлечь в продуманный спектакль рыдающих зрителей. Черт, жаль, что нельзя заранее дать им струящиеся белые одежды, получилось бы гармонично, как в эстетском кино!

Штатный психолог, долговязый мужчина со взглядом человека, который убил и расчленил всех своих родственников и хранит их отрезанные головы в нижнем холодильнике: «Кстати, в нашем центре есть и клуб анонимных самоубийц! Запишитесь у администратора, они собираются по средам».

Девушка в розовом: Это уже неважно. Я решила жить дальше. Правда, на что будет похожа эта жизнь. У меня никого нет. Родители меня не понимают. На работе мне скучно. Да, я неплохо зарабатываю, но что с того?

Девушка в черном платье, подпирающая стену и старающаяся быть незаметной (настораживается, делает стойку).

Девушка в розовом: Я урод. Мне не идет ни одна стрижка. Я знаю, что другие живут и с рожами похуже моей, но не понимаю, как им это удается. Я чувствую себя ущербной каждую минуту своей никчемной жизни и ничего поделать с этим не могу.

Девушка в черном платье, подпирающая стену и старающаяся быть незаметной (внутренне ликует, ура, ура, ура!!).

Штатный психолог: Спасибо, Лана, за такую откровенную историю.

Все (хором): Спасибо, Лана!

Девушка в розовом (понуро опустив плечи, возвращается на место и принимается вдохновенно расковыривать заусенцы).

Девушка в черном платье (отделяется от стены, подкрадывается к Лане, усаживается рядом, кладет руку на ее плечо): – Лана, у меня есть к вам разговор. Кажется, я понимаю, в чем ваша проблема, и готова предложить альтернативное решение.

* * *

Ноябрь.

Слякоть невообразимая, асфальт, дома, деревья – все было пропитано дождем. Уличная толпа напоминала серую биомассу – никто даже не пытался принарядиться, воспарить над возведенным в куб унынием хотя бы легкомысленным пятном яркого зонта. Москва пропахла осенью, и хоть в магазинных витринах уже появились первые новогодние елочки, сама возможность зимы, снежного хруста, ослепительного холодного солнца казалась какой-то сказочной реалией. Казалось, впереди будет только этот серый дождь и ничего другого.

Дурное время.

У всех, кто был склонен к депрессии, началась депрессия.

Все, склонные к суициду, раскроили вены или сбросились с крыш.

Все, кто был на грани развода, сказали друг другу в лицо все самые обидные слова на свете.

И только я, Дарья Дронова, была на вершине мира.

Мою подтянутую загорелую наготу приятно ласкали дорогие шелковые платья, от холода и ветра меня спасало алое пальто с воротником из соболя, а от скуки – самые веселые люди этого погруженного в осенний мрак города. Антидепрессанты не давали мне окунуться с головой в печаль. Дорогое шампанское газировало мою кровь беспечным весельем. Переезжая с одной вечеринки на другую, общаясь с искрометными, красивыми, блестящими людьми, я чувствовала себя хозяйкой этого города.

Восемнадцать продаж! В этом месяце у меня восемнадцать продаж! Все проблемы остались позади, и мне даже не верилось, что я когда-то экономила на пудре, собирая по журналам пробники, питалась гречкой и умудрялась находить своеобразный, на грани мазохизма кайф в противопоставлении своей скромной персоны агрессивному консюмеризму. А теперь… Школа Челси оплачена на полгода вперед, у меня появился банковский счет и старомодная заначка в жестянке из-под печенья, я начала ходить к косметологу и массажисту, я покупала платья вместо того, чтобы проводить вечера, согнувшись над швейной машинкой.

С меня можно было писать образ глянцевого рая, меня можно было ставить в пример провинциалкам, только что купившим свою первую фальшивую луивиттонку, меня можно было без фотошопа определить в стройные ряды белозубых self-made women. И только я, я одна понимала, что все это миндальное благополучие – дутое, как вызванная виагрой эрекция.

* * *

Однажды я попробовала объяснить свои чувства Романовичу.

– Понимаешь, с одной стороны, у меня теперь все есть. Впервые есть свободные деньги, какой-то, черт бы его побрал, социальный статус. Я независима, успешна, многие мне завидуют. Многие хотели бы оказаться на моем месте. При этом я не делаю ничего криминального, все женщины, решившиеся с моей подачи на операцию, довольны. Но все равно я чувствую себя обманщицей. Ничего не могу с этим поделать. Знаешь, я как коробейница, которая предлагает купить замечательную чудо-пароварку с функцией пылесоса, карманного фонарика и встроенного вибратора. Звучит красиво, выглядит солидно, но в глубине души понимаешь, что это фуфло.

– С таким настроением, мать, ты слона не продашь, – он потрепал меня по плечу. – Ну что ты, малыш? ПМС?

– Нет, я серьезно… Неужели ты никогда сам об этом не думал? О том, что ты – блестящий медик и мог бы спасать жизни, но вместо этого стал высокооплачиваемым обманщиком?

– И в чем конкретно заключается мой обман? – Его глаза сузились. – Может быть, в том, что я вытаскиваю наружу их внутренних принцесс? Или в том, что каждый день у меня в ногах валяются десятки несчастных баб, которые уже давно потеряли надежду, а я, как фокусник, открываю им дверь в другой мир? В том, что как минимум сотня законных браков в год начинается со сделанной мною груди? Или в том, что я помогаю избавиться от комплексов затюканным девушкам-подросткам? Их таскают по психотерапевтам, кладут в клиники неврозов, тратят на это кучу денег и нервов, в итоге девушки чувствуют себя еще хуже, чем раньше. А я просто стачиваю горбинки на их носах – я словно даю им талисман, волшебный ключик. Раз – и все. И у них расправляются плечи.

– Но это тоже чревато… Они привыкнут, что любую проблему можно решить с помощью вот такого талисмана. Бросил мужчина? Плохое настроение? Гормональный кризис? Нет проблем – надо сделать новые губы или лифтинг глаз, чтобы придать им кошачий разрез.

– Маньячки тоже, конечно, встречаются, – пожал плечами Романович. – Но большинство моих пациенток – современные адекватные женщины. Вот ты, Даша. Ты ведь красишь волосы.

– Мне тридцать четыре года. У меня появилась седина.

– Чего же ты не сходишь к психотерапевту? – подмигнул он. – Если тебе проще закрасить седину, чем с ней примириться, то может быть, с тобою что-то не так? Может быть, ты незрелая личность, склонная к инфантильным поступкам? Может быть, ты не научилась любить и ценить себя? – он откровенно издевался.

– Но это другое.

– Почти то же самое.

– Ради того чтобы закрасить седину, я не ложусь под нож, не убиваю мозговые клетки общим наркозом, не страдаю физически, не лечу неделями синяки и отеки.