И вот теперь получается, что сама я не лучше их.

Да что там, хуже, в сотни раз хуже.

Мне никогда не забыть вкус этих вялых губ, а покрытое возбужденными бисеринками пота приближающееся лицо будет являться мне в ночных кошмарах. Пожизненно.

Впрочем, так мне и надо.

Доигралась.

Заслужила.

Плохо-то как.

В сумочке завибрировал сотовый.

– Где ты, солнышко? Хочу тебя увидеть.

Романович.

– Я… – Я осмотрела свою побледневшую физиономию в зеркальце пудреницы. Глаза запали, губы пересохли, я выглядела так, как будто бы какой-то коварный энергетический вампир высосал из меня все соки вместе с молодостью и красотой. – Я в центре, но… Честно говоря, я устала.

– Да? – разочарованно протянул он. – Я собирался пригласить тебя поужинать в мой любимый суши-бар. А потом мог бы отвезти тебя домой, но честно говоря… Вдруг Снежная королева наестся и оттает?

– У Снежной королевы расстройство желудка и легкая депрессия, – призналась я.

«А еще я только что целовала другого мужчину и весело раздавала ему авансы на ближайшую ночь!»

Но я, естественно, промолчала. Калифорнийские роллы выиграли у домашнего стакана с молоком со счетом 3:0 (в том смысле, что на нервной почве заказала три порции). А внутренняя беспринципная сука, соответственно, в лоскуты порвала внутреннюю нежную деву.

Прежде чем сесть в посланное Романовичем такси, я купила в ближайшем супермаркете зубную щетку и пасту, проскользнула в туалет ближайшего ресторанчика, чинно заявив метрдотелю, что порядочные люди моют руки перед тем, как сделать заказ, и немного привела себя в порядок. Коралловые румяна вернули видимость свежести моему осунувшемуся лицу, мятная зубная паста убрала кисловатый привкус с кончика языка. В целом я выглядела так, как и должна выглядеть спешащая на свидание женщина – глаза блестят, волосы блестят, губы блестят, улыбка довольная, походка легкая.

Романович поцеловал меня в висок.

Ему каким-то образом быстро удалось меня расслабить. Он рассказывал истории из своей практики. О женщине, которая захотела удлинить пальцы на ногах и руках, и специально для этого в Германии были изготовлены миниатюрные аппараты Илизарова. Мучительная операция – преображение длилось четыре месяца – обошлась ей в сто пятьдесят тысяч евро. А весь сыр-бор из-за того, что она встретила мужчину, которого возбуждали аристократичные узкие ладошки, ее же руки были крестьянскими, короткопалыми.

– Какой ужас, – недоверчиво смеялась я. – Неужели она не понимает, что мужчина, который выбирает жену по длине пальцев на ногах – маньяк и извращенец? А отношения, которые начались со лжи, вряд ли будут крепкими?

– Ох, Даша, за годы практики я стал таким циником, – усмехнулся Романович. – Иногда мне кажется, что большинство современных отношений начинаются со лжи. Знала бы ты, сколько раз мне приходилось восстанавливать девственность! Некоторые так входят во вкус, что каждую неделю приходят. Вот бабы, и денег не жалко, и боль терпеть не надоедает.

– А что, лишиться девственности во второй раз больно?

– Во много раз больнее, чем в первый, – серьезно ответил он. – Природная плева тонкая, эластичная. А я сшиваю ее накрепко, чтобы наверняка. Один раз был курьезный случай, то ли перестарался, то ли пациентке попался какой-то пентюх… В общем, на следующий день после ночи любви они вдвоем пришли ко мне в клинику. Пришлось мне разрывать пленку под наркозом. Мужчина не смог.

От смеха я раскраснелась.

– Значит, ты признаешь, что твоя профессия – обман?

– Моя профессия – счастье! – упрямо повторил он. – А счастье – это иногда и есть обман. Все мы в этом городе немного шулеры, не согласна?

* * *

Ее звали Сабина, и она была так прекрасна, что ее даже не хотелось ненавидеть. Глупо ненавидеть плакат с Одри Хэпберн или корчиться от зависти перед рекламным щитом с Летицией Каста. Потому что они небожительницы и живут в другой системе координат, а ты можешь лишь взглянуть на их проекцию из своего жалкого мирка, где банальные бабы вроде тебя буднично бреют ноги, измеряют портновским сантиметром объем ягодиц и рассеянно доказывают подругам, что Марк Уолберг гораздо сексуальнее Бреда Питта или что диета по Монтиньяку гораздо эффективнее скрупулезного подсчета калорий. Все равно в этом нет никакого смысла, потому что и Питт, и Уолберг заняты, а талия все равно обрастет складками к сорока годам.

Сабина тоже была небожительницей, произведением искусства, недосягаемой, прекрасной. Не знаю, была ли ее яркая, небанальная, бьющая под дых красота результатом пластической хирургии или редким даром природы, но даже я, обычно равнодушная к внешнему лоску, оторопела, впервые ее увидев.

То есть впервые я увидела ее много лет назад, она была довольно известной поп-певицей, ранней ягодкой, в тринадцать лет выигравшей какой-то конкурс детской песни и с тех пор начавшей триумфальное восхождение на олимп шоу-бизнеса. Ее называли русской Ванессой Паради, ей было всего пятнадцать, а ее лицо уже украшало обложки журналов, и в каждом крупном городе был филиал ее фан-клуба. Но я привыкла к тому, что отфотошопленной красоте глянцевых звездочек грош цена – отклеив ресницы и вынув двойной поролон из бюстгальтера, они становятся обычными тетками из толпы.

Когда я познакомилась с Сабиной, ей было двадцать семь, и она была на вершине успеха. Ее пиарщики были достойны самых высоких профессиональных наград – столько лет они умудрялись поддерживать Сабину на плаву, создавать вокруг ее жизни ажиотаж. Но когда я столкнулась с ней лицом к лицу на презентации, куда отправила меня Инесса с установкой «завести нужные знакомства», я поняла, почему все сходят с ума от той, чей голос объективно слабоват, а песни сводятся к любви, банально зарифмованной с кровью.

Сабина была совершенством.

Она была почти не накрашена и просто одета – синие джинсы, белая рубашка, затянутые в небрежный хвост волосы цвета спелой пшеницы. Но ее кожа была нежна, как у пятнадцатилетней жительницы альпийской деревни, ее румянец был того деликатного кораллового цвета, который не удалось воспроизвести ни одному производителю косметики, ее глаза были огромными, красивой удлиненной формы, нос – прямой, без модной кукольной вздернутости, как у статуи греческой богини, губы – четко очерченные, пухлые, яркие, словно зацелованные… Я могла бы долго распинаться об удивительном сочетании совершенных штрихов, которое почти никогда не встречается в природе даже у голливудских актрис, даже у топ-моделей. Но это не так уж важно, главное, в Сабине было то неуловимое нечто, которое превращает просто красавицу в фам фаталь. Из-за таких, как она, и развязывались войны, и штурмовались крепости, и совершались великие безумства.

Видимо, я настолько нагло и оторопело на нее уставилась, что даже привыкшая к повышенному вниманию Сабина немного смутилась и, приветливо улыбнувшись, махнула мне рукой. А я пошла на эту улыбку, как крыса на звук волшебной дудочки. Не знаю, что на меня нашло, видимо, в ней был некий ведьминский подтекст, потому что мне вдруг безумно захотелось услышать, хотя бы ничего не значащее «привет» в ее исполнении, хотя бы пару минут понаблюдать за ней, впитать в себя хоть миллиграмм ее жизни. Я подошла к ней, вручила свою визитку и честно сказала, что она самая красивая женщина из всех, кого я встречала, и, видимо, прозвучало это настолько искренне, что она не махнула своему охраннику, чтобы тот отогнал меня прочь.