Пальцы Евы теребили шарфик, завязанный под воротником медицинского халата. Она не была хорошенькой в привычном смысле слова – контраст белой кожи и черных волос был слишком резким, да и жесткий взгляд не придавал ей шарма.

– Разве нельзя проводить осмотр в каком-нибудь доме? А как же врачебная тайна? – спросил Аркадий.

– Тайна? Для них это развлечение – вместо телевизора. Все они могут обсуждать проблемы своего здоровья, как специалисты. Этим людям по семьдесят – восемьдесят лет. Я не собираюсь оперировать их, если только, например, кто-то не сломает ногу. На людей такого возраста у государства нет денег, инструментов и крови для переливания. Я даже не приглашаю их на прием – Мария никогда не пойдет в город из-за страха, что ей не дадут сюда вернуться.

– Во всяком случае, здесь ей находиться не положено. Это зона, – сказал Аркадий.

Ева повернулась к бабам на скамейке:

– Только приехавший из Москвы может сказать такую глупость. – Судя по выражению лиц, женщины согласились. – Государство закрывает глаза на возвращение сюда стариков. Оно оставило попытки остановить их. Сюда перестали посылать врачей для осмотра. Требуют, чтобы они шли в поликлинику.

– В нашем возрасте идешь в поликлинику и уже не выходишь оттуда, – сказала Мария.

– Разве вы не видели телевизионные шоу с красотками в купальниках, оставленными на необитаемом тропическом острове с целью посмотреть, выживут ли они там? – Ева кивнула в сторону Марии и ее подруг: – Вот они выжили. – Доктор представила женщин: – У Ольги сморщенное лицо и мутные очки. На костылях – это Нина. У Клары резкие черты лица женщины-викинга, косички и всякое такое. Мария у них за главную.

– Что вы расследуете? – обратилась к Аркадию Мария.

– В середине мая возле вашего деревенского кладбища обнаружили труп мужчины. Я надеялся, что одна из вас, может быть, видела или слышала кого-то, заметила что-нибудь странное, может быть, машину, – ответил Аркадий.

– Май был дождливым, – сказала Мария.

– А это было ночью? – вступила в разговор Ольга. – Если ночью, да еще и шел дождь, никто и носу наружу не высовывал.

– У кого-нибудь из вас есть собаки?

– Ни одной, – твердо сказала Клара.

– Волки едят собак, – пояснила Нина.

– Я это слышал. Знаете ли вы Катамаев? Их сын работал в здешней милиции.

Женщины покачали головами.

– А фамилия Тимофеев вам знакома? – спросил Аркадий.

– Я вам не доверяю, – сказала Ева. – Действуете, как настоящий сыщик, словно вы в Москве. Это «черная» деревня, и люди здесь – как призраки. Кто-то из москвичей здесь умер, отмучился. Мы ничего не должны Москве, она ничего для нас не сделала.

– А имя и фамилия Паша Иванов вам известны? – спросил Аркадий женщин.

– Вы хуже Алекса, – сказала Ева. – Для него животные превыше людей, но вы еще хуже. Просто бюрократ со списком вопросов. Посмотрите, как и чем они живут! Детям и внукам разрешено посещать их только раз в год. Русские обещали деньги, лекарства, врачей. И что же они имеют? Алекса Герасимова и вас. Он по крайней мере ведет исследования. Почему Москва прислала именно вас?

– Чтобы избавиться от меня.

– Я понимаю почему. И что же вы здесь нашли?

– Не много.

– Да что вы? Смертность здесь вдвое превышает естественную. Сколько людей умерло в результате аварии? Одни говорят, что восемьдесят человек, другие заявляют о восьмидесяти тысячах, третьи называют цифру в полмиллиона. Знаете ли вы, что уровень раковых заболеваний в районе Чернобыля в шестьдесят раз выше, чем где бы то ни было? Конечно, вам это ни к чему. Это так утомительно и угнетающе.

Ева злилась, нападала на Аркадия. Это похоже на мучения сокольничьего, держащего на перчатке не до конца прирученную хищную птицу.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, но лучше где-нибудь в другом месте.

– Нет, только здесь – пусть женщины немного развлекутся. Итак, перед нами выступает русский зануда. – Ева открыла пачку сигарет и поделилась ими со своими пациентками. – Мы вас слушаем.

– Есть ли у вас наркотические средства? – начал Аркадий.

– Да, есть. Правда, немного, но есть.

– Следует ли держать их в морозилке?

– Да.

– И некоторые заморожены?

– Один или два вида.

– Где?

Ева Казка сделала глубокую затяжку.

– В морозилке, очевидно.

– У вас своя морозилка или вы пользуетесь рефрижератором столовой?

– Должна признать, что у вас мысли только в одном направлении и это, должно быть, неотъемлемая черта вашей профессии.

– Так вы храните лекарства в рефрижераторе?

– Да.

– Вы видели там труп?

– Я вижу много трупов. У нас больше смертей, чем рождений. Почему вы об этом не спрашиваете?

– Видели тело Льва Тимофеева?

– И что, если видела? Я, конечно же, не знала, кто он такой.

– И оставили запись, что Тимофеев умер не от сердечного приступа.

Мария и другие женщины на скамье смотрели то на Еву, то на Аркадия, словно наблюдали теннисный матч. Ольга сняла очки и протерла их.

– Пожалуйста, подробности.

– Труп был в костюме, завернут в полиэтиленовую пленку. Я никогда не видела его раньше. Вот и все.

– Вам говорили, что у него случился сердечный приступ?

– Не помню.

Аркадий помолчал. Иногда лучше сделать паузу, особенно с такой нетерпеливой публикой, как Мария и ее подруги.

– По-моему, я слышала от работников кухни, что у него был сердечный приступ, – сказала Ева.

– Кто подписал свидетельство о смерти?

– Никто. Ни один человек не знал, кто он, как умер и сколько времени пролежал мертвым.

– Но вы же неплохо в этом разбираетесь. Я слышал, что вы побывали в Чечне. Не каждый украинский врач побывал на переднем крае с российской армией.

Глаза Евы загорелись.

– У вас неверные сведения. Я была с группой врачей, документирующих зверства российских военных против чеченского населения.

– Вроде перерезанных глоток?

– Именно. У трупа в рефрижераторе горло было перерезано взмахом длинного острого ножа, удар нанесен сзади. По направлению разреза можно предположить, что голову запрокинули назад. Человек стоял на коленях или сидел, или убийца был роста выше среднего – не менее двух метров. Поскольку перерезали трахею, человек не издал ни звука, и, разумеется, поэтому никто ничего не услышал.

– В протоколе говорится, что его «потрепали волки». Имеется в виду лицо?