– Напридумывал? А вдруг это ты меня наказала? Ты же у меня девчонка не промах, с виду тихая, а черти водятся… Узнала, что я загулял, и понеслась…

– Это не я. Хотя наказать должна была, – совершенно серьезно сказала Варвара.

– Почему не наказала?

– Потому что я тебя очень-очень люблю. Знаешь, зачем Валера приезжал сюда? Извиниться? Это не его стиль… Он хотел посмотреть на тебя. Никак не может поверить, что я могла полюбить кого-то после Антона.

– А пошел он на хрен!

– Я не против… – по-хулигански озорно улыбнулась Варвара и, обвив руками мою шею, жадно накрыла ртом мои губы.

Это был поцелуй влюбленной женщины. Сильной, волевой, но беспомощной из-за своей ко мне любви. Именно поэтому она так мила и ласкова со мной, именно поэтому простила меня за измену. И простила, и дождалась. И еще вывела нашу жизнь на новый уровень… Смог бы я подняться на этот уровень, если бы меня не подставили? От этого вопроса и нужно было отталкиваться, чтобы плыть дальше.

И я должен плыть, забыв обо всем. Плыть вместе с Варварой, которая очень меня любит. И я ее люблю. Ничего особенного в ней? Вот уж дудки! Это необыкновенная женщина, и я должен гордиться, что она выбрала меня…

Ванильные булочки с изюмом были вчера, а сегодня на завтрак – ленивые вареники со сметаной. И кофе – такой же вкусный и горячий, как поцелуй жены.

Ольга Максимовна продолжала работать у нас, но завтраки готовила Варвара. Она старалась угодить мне во всем. И даже собиралась отказаться от работы, чтобы больше времени уделять семье, прежде всего дочерям. Учебный год уже начался, а у девчонок помимо школы еще танцы, бассейн. Репетитор по английскому языку приходил на дом, но и здесь нужен был контроль. И собой она хотела заняться. Скоро зима, а это время, когда человек набирает вес. Это время, когда требуются особенные усилия, чтобы удержать себя в форме. А в рабочем ритме диеты даются тяжело, и спортом некогда себя занять. Я вроде бы и не говорил ей, что меня не привлекают полные женщины, но Варвара это знала…

Все хорошо у нас. Сотрясенные мозги встали на место, с носом все в порядке, гематомы рассосались. И с работой я разобрался. Здесь, в Оболенске, бал пока правит Варвара, а я больше занимаюсь Горловкой. Работа там кипит. А как иначе, взятые в кредит деньги нужно возвращать.

Затулин-Орловский выполнил свое обещание. Акции он, правда, уступил по реальной цене, зато кредит дал на льготных условиях. Договор заключать я ездил вместе с Варварой – к нему в особняк у Горловского озера. Обошлось без праздничного банкета, но его жену я видел. Красавица она, и Валера действительно был в нее влюблен. Мне казалось, Вика немного ревновала мужа к Варваре, но я-то верил своей жене…

Вернее, хотел верить. И верил, отгоняя от себя сомнения, из которых сплеталась неудобная версия. Не мог я исключить, что это Затулин отправил меня за решетку. Из-за любви к Варваре. Но против этой версии у меня имелись и контраргументы. Если Затулин любил Варвару, то почему не поехал за ней в Оболенск после смерти Антона Привольнова? Не знал, куда она подалась? Но если бы любил Варвару, он обязательно бы ее нашел. С его-то возможностями…

А возможности у него были. И деньги тоже. Все это и могло сыграть против меня.

Но если вдруг Затулин и подставил меня под убийство, то я ничего не докажу. А без доказательств мой наезд на него превратится в позорный пшик, если вообще не закончится летальным для меня исходом… Опасно было связываться с Затулиным. Я это понимал и утешал себя тем, что не сидел сложа руки. Я сделал все, чтобы докопаться до правды. И остановился только тогда, когда уперся в тупик…

Я поцеловал на прощание жену, сел в машину. Ворота открывались автоматически, но медленно. Пока они отходили в сторону, я сидел в машине с выключенной скоростью. Вперед пути нет, а проход во двор открыт, и двери в машине пока не заблокированы. Собака есть, но раз она не рвется со двора, значит, она как минимум на цепи. Именно в таком ключе и думали менты, разрабатывая план захвата.

Они появились неожиданно. Один спецназовец взял меня на прицел автомата, другой вытащил из машины и носом ткнул в землю. На запястьях у меня защелкнулись наручники.

Всполошенная Варвара выбежала из дома, бросилась к ментам, но ей велели успокоиться – под угрозой мер воздействия, как сказали опера. Я велел ей идти домой и вызывать адвоката. И еще успел крикнуть, что ни в чем не виноват.

Меня запихнули в машину и доставили в районный ОВД. Объяснять мне никто ничего не стал.

Приняли меня по всей форме – сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, изъяли вещи по описи. И закрыли не в «телевизор» перед дежурной частью, а в камере изолятора. Все это значило, что мне собирались предъявить реальное обвинение.

И, как это ни смешно, закрыли меня в той самой камере, где я три года назад ждал этапа на сизо. Только не смешно мне было. Хотя бы потому, что на той шконке, где я когда-то лежал в обнимку с Варварой, сидел рябой тип с глумливо-гнусным оскалом. Забросив ногу за ногу, он тасовал карты с небрежностью крутого авторитета и на меня посмотрел с презрением сверхчеловека. А вид у этого «делавара» бомжеватый, и воняло от него.

У окна стоял еще один такой же мерзопакостный и неряшливый гопник. Этот щерил гнилой зуб, глядя на мой пиджак. А он у меня дорогой, модный, и белая рубашка в стиль и цвет…

Как оказалось, мой прикид интересовал и того, и другого.

– Слышь, фраерок, на клифт не раскинемся?

– Дьяволу душу не закладываю, – сказал я, усаживаясь на свободную шконку.

Стоящий у окна гопник возмущенно вскинул хлипкие брови. Дескать, кто позволил мне присесть?

– Это ты о чем? – с презрительной ухмылкой спросил рябой.

– Я же тебе сказал, на лепень с чертями не катаю!

– Это кто черт? – вскинулся гопник.

– Ты черт! – Я резко встал, стремительно шагнул к нему. И руку вскинул для удара. Но бить не стал.

Рябой испуганно подался назад и затылком стукнулся о стену.

– Ты за базаром следи! – взвыл он.

Второй арестант не вмешивался. Он уже понял, что я не первоход, над которым можно куражиться безответно.

– Чертила ты! Фуфло помойное! – рычал я. – Ты на кого хавло свое раззявил?

Рябой прижухло смотрел на меня, вжав голову в плечи. Сам он против меня не тянул, и на помощь ему никто не спешил. Страшно ему.

Я резко вдруг остыл, вернулся на свое место и небрежно процедил сквозь зубы:

– Баклан!

Гнилозубый стоял у окна, взирая на нас с видом высочайшего арбитра. И с высоты своего положения усмехался, косясь на рябого. Дескать, опустили его, но с ним самим такой номер не пройдет.

– Не отсвечивай! – презрительно и не терпящим возражений тоном бросил я.