Людовика XV не было постоянной возлюбленной, то есть женщины, которой бы удалось удержать его привязанность на более или менее продолжительное время. Король просто не хотел второй маркизы де Помпадур. Она у него уже была, он привык к ней, она его во всех отношениях устраивала. Короче говоря, он любил ее, но любовью достаточно специфической. Хотя, почему — специфической, ведь многие мужчины поступают со своими любимыми подобным же образом? Это, конечно, так, но очень немногие делают это так открыто, можно сказать, искренне, не испытывая ни малейших моральных неудобств и угрызений совести.* * *

А маркиза де Помпадур очень любила свою семью — младшего брата Абеля и бедолагу-отца. Ее брат — очаровательный, добрый и очень порядочный молодой человек — был единственным, с кем она могла побыть самой собой, не играя никакой определенной дворцовым этикетом роли. От всего этого бесконечного притворства маркиза страшно уставала, и общение с братом стало для нее своеобразной отдушиной. Для него она выхлопотала у короля титул маркиза де Вандьера. Острый на язык граф де Морепа тут же назвал его по-своему — маркизом д’Авантьер (в переводе с французского — маркизом Позавчера). Новоявленному маркизу пришлось поменять имя, ставшее поводом для насмешек, и его назвали маркизом де Мариньи.

— Что ж, — стал говорить он, — французы назвали меня маркизом д’Авантьер, теперь они будут называть меня маркизом де Мариньи. Это естественно, потому что я родился Пуассоном[7].

А чтобы брат был действительно похож на настоящего маркиза, Жанна-Антуанетта сделала его секретарем ордена Святого Духа. Со временем он получит сопровождающую этот орден голубую ленту, которая снимет все вопросы и заменит все доказательства.

— Ваше Величество, — скажет он однажды королю, — я не могу понять, что со мною сделалось: стоит мне только уронить свой носовой платок, как двадцать голубых лент наклоняются, чтоб поднять его!

Королевская милость не осталась для Абеля бесполезной: маркиз занимался живописью, геометрией и архитектурой, и в девятнадцать лет он уже помогал месье де Туризму осуществлять надзор за королевскими постройками.

Маркиза де Помпадур прекрасно понимала, что ее стесняющемуся своего нового положения брату неуютно при дворе, и она выдвинула идею отправить его в Италию изучать тамошнее искусство. В результате в 1749 году он вместе с архитектором Суффло, художником-гравером Кошеном и аббатом Лебланом отправился в Рим, пробыл там два года и возвратился если не отличным живописцем, то, по крайней мере, отличным ценителем художественных произведений.

В Италии де Мариньи принимали повсюду, он встречался со всеми правящими принцами и принцессами и произвел на них прекрасное впечатление.

По возвращении в 1751 году из Италии он полностью посвятил себя художествам, выхлопотал академии архитектуры от короля грамоту, основал училище римской архитектуры. Впоследствии маркиз де Мариньи выдвинул идею размещения в Лувре библиотеки, собрания медалей и музея древностей. В особенности же он мечтал устроить в нем квартиры для художников, чтобы те имели свой, как он выражался, дворец, то есть богатое, роскошное помещение.

И что же? Можно не сомневаться, что была бы только жива его сестра, он все это осуществил бы!

В ожидании исполнения своих планов он учредил публичную выставку картин в большой Луврской галерее, составил большую коллекцию картин Рубенса, купил у Пико за пенсион в 10 000 ливров секрет, как переводить произведение живописи, не изменяя его, с одного полотна на другое. Таким образом, он спас от гибели одно из произведений Андреа дель Сарто и «Святого Михаила» Рафаэля.

В ноябре 1751 года умер благодетель семьи Пуассон господин Ле Норман де Турнэм. После его смерти Абель Пуассон возглавил его ведомство и стал сам осуществлять генеральный надзор за королевскими постройками. Своим заместителем он сделал ставшего ему другом Кошена, такого же, как и он, умницу и трудоголика.

С помощью влиятельной сестры он сделал свое ведомство плодотворно действующим министерством, бюджет которого увеличился с двух до шести миллионов ливров. В возрасте, в котором многие другие думали бы лишь о том, как бы понаслаждаться плодами оказанной им милости, Абель Пуассон и Кошен поняли, что надобно отработать и стать достойными ее. Работали они, как сумасшедшие, и понимали друг друга с полуслова. Архитектура при них вступила в эпоху процветания. Габриэль возвел дворец Малый Трианон в Версале и спроектировал нынешнюю площадь Согласия в Париже (сейчас его имя носит одна из улиц в районе Елисейского дворца), Суффло построил церковь Святой Женевьевы, которая находится в районе Пантеона (на улице, носящей сейчас его имя), и этот перечень можно было бы продолжать еще очень долго.

Личный доктор маркизы де Помпадур Франсуа Кенэ говорил о маркизе де Мариньи:

«Это был человек малоизвестный, и никто не говорил ни о его уме и знаниях, ни о том, что он сделал для развития искусств. При этом никто со времен Кольбера не сделал так много, находясь на своем месте. Он был очень честным человеком, но в нем все хотели видеть лишь брата фаворитки короля, а так как он был толстым, все думали, что он столь же неуклюж и в умственном плане».

В том же 1751 году маркиза де Помпадур решила, что настало время сделать что-нибудь и для своего официального отца. Нужды в деньгах тот давно не испытывал и жил в Париже вместе с господином де Туризмом. После смерти последнего Жанна-Антуанетта предложила Франсуа Пуассону переехать в поместье де Мариньи, но тот отказался, предпочтя остаться в столице.

* * *

Про «Олений парк» в Версале знали все. Про то же, что в том же самом месте маркиза де Помпадур устроила собственную небольшую типографию, не знал почти никто. А ведь именно там печатались произведения Вольтера, Корнеля и энциклопедистов, то есть авторов, которые навеки прославили Францию.

Вольтер был на особом счету у мадам де Помпадур. Как мы уже знаем, Жанна-Антуанетта познакомилась с ним еще в юности, она воспитывалась на его произведениях и даже считала себя