– Никто этого не понимает.

– Да.

Снова молчание. Чтобы скрыть волнение, Элизабет принялась старательно распаковывать сверток. В нем лежал красивый бортовой журнал в мягкой кожаной обложке, с девственно чистыми страницами. Она поняла: это – продолжение их зимнего разговора (в общем-то, единственного их разговора), капитан предлагал ей самой написать книгу, и ей показалось, будто ангел шепчет ей на ухо.

Она подняла на Гийома влажные от слез глаза. Он осмелился подойти на два шага, потом на три, на четыре. И так естественно открыл объятия, а она приникла к нему, прижимая к груди подарок. Журнал так и остался зажат между ними. Кот Олаф из ревности подошел к Элизабет и стал тереться об юбку. Гийом чихнул, отпрянул на шаг, отошел, согнулся пополам, чихнул, еще, еще и еще…

– Ап… простите. У меня… Аа-аап…

Он судорожно рылся в карманах, ища платок, но доставал все что угодно, кроме него: компас, смятый клочок бумаги, огрызок яблока, кусок хлеба.

– Ап-чхи! Аллергия. На кошек.

Бездна разверзлась под ногами Элизабет. Аллергия на кошек?! Она не проживет без Олафа. Кот или капитан? Ей предстоит мучительный выбор.

– Как жаль… – прошептала она.

– М-м, – ответил Гийом: глаза у него покраснели, веки набухли, из носа текло, но в остальном он сиял.

Он держал Элизабет в объятиях. Все остальное было не важно: ни кот, ни холера, ни бутылка, ни злобный принц. Когда Эма с Тибо после Совета послали за ним, он пришел, шатаясь как пьяный.

– Ну, капитан? Какие новости?

– Вашего брата нигде не нашли, сир, – ответил Гийом, сияя неуместной улыбкой.

Когда весь дворец обшарили сверху донизу, а ведущий к заливу туннель изучили от начала до конца, пришло время признать очевидное: Жакар провалился сквозь землю. Он ушел без коня, без вещей, никем не замеченный. Тибо вне себя допоздна мерил кабинет шагами. И когда Манфред трижды коснулся костяшками пальцев двери, он дремал на стуле из черного дерева, даже не переодевшись с вечера.

– Ваше королевское величество?

Король поднял голову и выпрямился: на лбу отпечатались складки от рукава.

– Боже мой, ваше королевское величество, вы не ложились!

– Немного вздремнул.

– Не стану спрашивать, что так тревожит ваше королевское величество.

– Это было бы недостойно вас, Манфред.

– Однако, ваше королевское величество, я спрошу, отчего вы хотя бы не переоделись в домашний халат?

Тибо пожал плечами. У Манфреда задрожали крылья носа. Он пошел открывать ставни, хотя за окном еще не рассвело.

– Который час? – спросил Тибо, потягиваясь.

– Ваши часы знают это лучше меня, ваше королевское величество.

– Ах да. – Тибо встал, покопался в жилете и вынул подаренные Манфредом часы. – Еще рано. Слишком рано. А какой сегодня день?

– Сегодня четвертый и последний день Совета, сир.

– И что же вам от меня понадобилось в такую рань, Манфред?

– Тот же вопрос, сир, я задал Лорану Лемуану не далее как десять минут назад. Он хотел поговорить с вами. И что-то вам показать.

– Сейчас?

– Возможно, речь о комете, которую он изучает, сир. Днем ее не увидеть: я уже просил показать ее мне.

– И давно вы интересуетесь астрономией?

– Нет, сир, не я – Лаванда, моя младшая. Не дает мне покоя. Она считает, что, поскольку у меня есть ключи от всего дворца, я мог бы как-нибудь пустить ее в обсерваторию.

– Плохо представляю вас в роли взломщика.

– Вот именно, сир. Однако ваш утренний туалет, дневное платье. Изволите пройти в спальню?

– Там отдыхает королева.

– Я уже не сплю. – Эма появилась в дверях. – Давай скорее, Тибо, утренний туалет, дневное платье. Я поднимусь к Лемуану с тобой.

Манфред помрачнел:

– Но, моя госпожа… Как же ваш утренний туалет, ваше дневное платье? Я позову Мадлен?

– Король мне поможет одеться.

– С наслаждением, моя госпожа, – улыбнулся Тибо.

– Но, госпожа! Второй день один и тот же наряд…

– Ах, Манфред. Представьте себе, мне уже доводилось не менять платье два дня кряду. Я и с королем обручилась в той же одежде, что носила накануне, и за день, за неделю, и даже за месяц до этого.

Камергера морские воспоминания отнюдь не обрадовали. Чтобы выйти, Эме с Тибо едва не пришлось пробиваться с боем. Поднявшись в башню, они застали Лорана Лемуана у телескопа: очки на лбу, глаз прикован к окуляру.

– Господин Лемуан?

Он вздрогнул.

– Ох! Сир! Госпожа! Спасибо, что дали себе труд подняться. Уверен, вы не пожалеете.

– Вы о комете?

– Нет, сир, о корабле.

– Вы что-то заметили?

– Да, сир, движение.

– Наверное, Брюно.

– И не он один, сир. На палубе четверо.

– На вид они живы?

– Для мертвецов они слишком уж машут руками, сир. Даже дерутся как будто.

Обходительный Лемуан сперва пригласил к телескопу Эму.

– Да они… – вырвалось у нее.

– Что? – спросил Тибо.

– Они режутся в карты.

– Что, правда?

– Подумать только, в эту штуку все видно. А тут, надо же… королевские покои! Погляди, Тибо.

Тибо прижался глазом к окуляру. Пока он разглядывал палубу, на нее вышел пятый человек, а затем шестой, седьмой.

– Боже, да они там почти всем экипажем. Нужно сообщить Лукасу.

– Я уже отправил к нему Лисандра, сир, – сказал Лемуан. – Он всю ночь просидел здесь со своей хищной пташкой на рукаве. Думаю, он больше переживает за Лукаса, чем за больных. Постоянно наводит телескоп на дом госпожи Бланш. Но могу ли я, сир, воспользоваться случаем? Я хотел показать вам еще кое-что. Через считаные минуты мы уже не сможем ее наблюдать.

– Комету? – снова спросил Тибо.

– Нет, ваше величество. Мириам.

Эма невольно положила руку на живот.

– Поглядите, сир. Вы ведь знаете небо как свои пять пальцев – вы сразу поймете, о чем я.

Лемуан направил телескоп вверх, к уже подернутому лиловым светом востоку.

– Она… мерцает? – удивился Тибо.

– Да, сир, она мерцает. И мерцала всю ночь. А в зените сверкала даже ярче звезд в созвездии Глориоль.

– И давно так?

– Только с этой ночи, сир.

– Поразительно!