– Созвездие Азале очень непостоянно, сир. Я не слишком доверяю легендам, но если подумать о легенде про Мириам и Ариэль… «Они были одной звездой, пока сильный ветер не разделил их…» Их расхождение действительно можно было наблюдать невооруженным глазом. Веками люди видели только одну звезду, но постепенно стали замечать, что их на самом деле две. Согласно легенде, «они вновь сольются в ночной тьме», что, по всей видимости, сейчас и происходит. Ариэль погасла уже давно. Иными словами, сир, я думаю, не гаснет ли сейчас так же и Мириам. Что, к слову, вовсе не значит, что она перестает существовать. Просто мы не будем ее видеть, а это совсем не одно и то же.

Тибо стало не по себе. Он знал, что его предок Пьер назвал дочь Ариэль именно из-за того, что одноименная звезда из созвездия Азале исчезла, когда его жена была беременна, и ему нравилось думать, будто она сошла на Землю, чтобы стать принцессой. Но затем и принцесса исчезла. Тибо вдруг совсем не захотелось называть собственную дочь Мириам: вдруг и она исчезнет, сперва с неба, а затем из их жизни? Он переглянулся с Эмой. Переубедить ее будет невозможно.

– Хочешь взглянуть на нее?

– Нет, – ответила она, и глаза ее потемнели.

Тибо решил еще раз посмотреть на судно. Настраивая телескоп, он заметил плывущую к нему лодку.

– А-а, Лукас. Он уже знает.

Лукас всю ночь просидел на лестнице у дома Бланш, глядя на плавучий склеп и пытаясь понять, что там творится. При первых лучах зари, не обнаружив никаких признаков жизни, он заключил: экипаж нашел смерть в отстойнике, и Брюно вместе с ними. Когда прибежал Лисандр и стал его убеждать, что на судне все живы, Лукас сперва не поверил. А потом скатился по лестнице и столкнул в воду первую попавшуюся лодку.

Навстречу ему греб на шлюпке капитан: бледный, тощий, весь желтый, со впалыми, заросшими щетиной щеками, но чистой кожей. Он греб медленно, будто плыл сквозь густой кисель. Но зато улыбался.

– Все как вы сказали, доктор! – крикнул он издали.

– Я не доктор, – крикнул Лукас в ответ.

– Не суть, зато мы выбрались из этого ада!

– Все?

– Все.

Лукас облегченно вздохнул. И вдруг понял, что уже три дня не дышал полной грудью.

– Вы Морвана как раз вовремя прислали. А то мы совсем было загибались. Кто выздоравливал, были еще слабы, не могли помогать больным, и вам навстречу некого было выслать. Даже ответить не могли, когда вы нам кричали. Этот ваш Морван здорово нам помог.

– Отлично, капитан. Сегодня все вы будете ночевать на суше.

Лукас не стал говорить, что Морвану еще предстоит отмучиться свое и что у него будет свой отдельный карантин.

– Вы уверены? – усомнился капитан.

– Совершенно. А вот все ваши вещи останутся на борту, ничего с собой не берите. Прямо на пристани вы переоденетесь.

– А шхуна? Что будет с моей шхуной?

– Ее сожгут, капитан.

Капитан печально оглянулся на свое судно.

– Знаете, во сколько плаваний я на ней ходил?

– Это – последнее.

– Да.

Капитан слабо улыбнулся:

– Спасибо, доктор. Спасибо вам за все.

– Я не док…

– Мне плевать. Где они были, доктора ваши, ну-ка? Бьюсь об заклад, посиживали в своей больнице в парадных мундирах. Хоть бы один пальцем пошевелил! Так что буду вас звать как хочу.

– Будете звать меня доктором – втянете в переделку.

– Вот как? Ну ладно.

Подплывая к берегу, Лукас обнаружил врачей, которые чудесным образом вышли-таки из своей больницы. Они стояли рядком на пристани, невзирая на ранний час. Долговязый, худой Фуфелье напоминал вертлявое веретено; Плутиш с вечной перхотью – одуванчик; дородный румяный Рикар – тыкву. Теперь, когда опасность миновала, они спорили, кому из них принадлежит честь принимать моряков на берегу и завершить необходимые процедуры, а Гийом изо всех сил их от этого отговаривал. Позади всех них стоял Лисандр с изрядно замасленным свертком: любимым завтраком Лукаса, который захватил на кухне. А из-за спины Лисандра с любопытством выглядывал сбежавший из-под присмотра Гвендолен адмирал Дорек.

Не успел Лукас причалить, как Плутиш подал голос:

– Эгей, практикант! Мы пришли помешать тебе совершить незаконные действия!

– Кому? Мне?

Гийом, скрестив руки, качал головой.

– Они говорят, что якобы отвечают за медицинскую часть карантина.

– Что-то раньше они это от нас скрывали, – заметил Лукас, втаскивая лодку на гальку.

– До сих пор, – объяснил Рикар, – все сводилось к морским маневрам, погрузке бочек и прочей ерунде. Теперь же предстоит принять пациентов на твердой земле. И мы полностью готовы.

– Прекрасно, – сказал Лукас, думая обратное.

– Ну уж нет, Корбьер! – возразил Гийом. – Ты доверенное лицо короля и не можешь вот так просто сложить с себя обязанности только из-за того, что эти… эти…

– Профессионалы? – подсказал Рикар.

– Шарлатаны, – поправил его Гийом.

– Ох! И это правая рука короля? – возмутился Рикар. – Вам недостает вежливости.

– А вам – скромности.

– Вы ведете себя как последний моряк.

– Я и есть моряк.

– Вы моряк? – воодушевился адмирал.

– Да, адмирал.

Адмирал поднял нос к небу и поглубже вдохнул запах водорослей.

– Какой чудный день, чтобы выйти в море, не так ли?

– Да, адмирал.

Гийом вернулся к врачам.

– Что ж, тогда объясните нам, как вы планируете принять пациентов безопасным для всех образом? – спросил он с вызовом.

– Итак, – начал Плутиш, облизав кончиком розового языка бледные губы. – Во-первых, старое доброе кровопускание, в чем нам помогут пиявки, чтобы исключить всякий риск зараже…

– Пиявки? – воскликнул Фуфелье, вкручивая монокль между подглазным мешком и орлиным носом. – Пиявки! Ну нет! Скорее уж дадим им по кружке заслуженного грога…

– Грог? – усмехнулся Рикар. – Грог, вы сказали? Да этих бедолаг только что полоскало, уж алкоголь-то мы им точно давать не станем! Нет-нет. Сперва измерим все жизненно важные показатели, потом отведем по домам, в уют и покой.

– Вы даже между собой не можете договориться, – заключил Гийом. – Ну а ты-то что скажешь, Корбьер?

Лукас пнул камешек покрупнее.

– Ну вот! – провозгласил Рикар, почесывая зоб. – Вы спрашиваете его мнения, а у него его нет! Заметьте, меня это не удивляет. На него взглянешь, и сразу все ясно. Вид у него совсем не для врачебного ремесла.

Лицо у Лукаса обгорело на солнце, рубаха была нараспашку, рукава закатаны, в волосах – песок. Особенно же возмущали Рикара кольца в ушах. Сам он задыхался в колючем шерстяном камзоле. Под слишком тугим жабо кожу пожирала экзема.