Гулин чуть не прикусил себе язык. Ему всегда казалось, что дело свое он знает хорошо, но чего он никогда не умел, так это разговаривать с родителями похищенных детей, особенно с матерями. Вот и сейчас. Эта Женя смотрит на него своими темными страдальческими глазами, в которых, как ему кажется, полыхает ненависть к нему, Гулину, в то время как он изо всех сил сочувствует ей и переживает ее горе так, будто не ее, а его маленькая дочка находится в руках этих подонков…

— Что значит — «в порядке»? — проговорила Женя помертвевшими губами.

— Я хочу сказать, что ваша девочка не пострадала… Это явно разборки между сообщниками, — оправдывался Гулин.

Женя усмехнулась.

— Что ж, спасибо сообщникам. Потому что, если бы его не убили, вы бы никогда его не нашли. — Женя вдруг сорвалась на крик: — Вы что, ничего не понимаете?! Если они убивают друг друга, значит, это бандиты!.. И мой ребенок там… у них… Вы вообще когда-нибудь слышали о том, для чего похищают детей? Вы имеете об этом хоть какое-нибудь представление? Или вы… Что вы стоите? Делайте же что-нибудь!

Она несправедлива к нему, но надо терпеть. Надо терпеть, потому что ей в тысячу раз хуже, чем им всем вместе взятым, — уж кто-кто, а он это хорошо понимал.

— Евгения Васильевна, успокойтесь… Скорее всего, убийство связано с тем, что похитители не поделили выкуп… — начал Гулин, но Женя перебила его.

— Дайте сигарету…

Гулин протянул ей сигарету и дал прикурить.

— Где вы нашли формочку?

— В его квартире. Под кухонным столом.

— Там было еще что-нибудь, принадлежащее моей дочери?

— Нет. Но в комнате на подоконнике лежал бинокль. Я думаю, что с его помощью он наблюдал за вами — из окна хорошо просматривается двор и ваш подъезд.

— Когда его убили?

— Третьего октября.

— То есть на следующий день после того, как у меня забрали деньги… Что вы собираетесь предпринять?

— Будем искать среди его окружения.

— А что по этому поводу говорит его отец?

— Его отец покончил с собой около трех лет назад.

— Из-за чего?

— Разбираемся.

— Понятно, — усмехнулась Женя, но Гулин опять стерпел.

— Евгения Васильевна, — снова начал он и вытащил из папки цветную фотографию, на которой Женя сразу заметила довольно большую прожженную сигаретой дырку. — Взгляните, пожалуйста… Не знаете ли вы кого-нибудь из этих людей?

Женя взяла фотографию в руки. Две пары на фоне здания ООН в Нью-Йорке. Тех, что справа, она не знала, хотя лица казались ей смутно знакомыми. А слева…

— Эти двое — мой брат и его жена. А эти…

— Ваш брат? — удивился Гулин. — Вы уверены? Головы-то нет…

— Да и самого брата уже нет. Его убили несколько лет назад.

— Я в курсе. Но — еще раз повторяю — вы уверены, что это он?

— Абсолютно.

— Насколько я знаю, его жена осталась в Америке? Вы поддерживаете с ней связь?

— Нет.

— Почему?

— Мы никогда не были дружны… А после похорон брата она вернулась в Штаты и ни разу не дала о себе знать, даже моим родителям.

— Вам известно, где она?

— То есть адрес? Нет. Зачем она вам?

— Эту фотографию мы нашли в квартире Мухина. Эксперты считают, что ее прожгли не случайно. Возникает вопрос — не имел ли Мухин оснований испытывать, скажем так, неприязнь к вашему брату? Может быть, его жене, то есть вдове, что-нибудь известно на этот счет?

— Не знаю, может быть.

— А вам?

— Абсолютно ничего. Я вообще не понимаю, что их могло связывать. Когда мой брат уезжал в Нью-Йорк, ему было сорок пять, а Мухину, стало быть, двадцать один. Что могло быть между ними общего?

Гулин жестко сказал:

— Не знаю.

— Почему вы спрашиваете? При чем тут вообще?..

— Я подумал, не имел ли Мухин каких-нибудь оснований мстить вашей семье?

— Мстить? Бред какой-то! Кто он, этот Мухин? Чем он занимается?

— Работал в частной страховой компании чем-то вроде мальчика на побегушках.

Женя покачала головой.

— Ни ко мне, ни к моим родителям все это не имеет ни малейшего отношения. Уверяю вас, вы ошибаетесь.

— Может быть. Но поговорить с ними мне все же придется…

— Как хотите, — нахмурилась Женя. — Есть еще одна вещь, о которой вам, очевидно, следует знать. Вчера я была на телевидении и обратилась к этим людям… к похитителям.

— Что?! — Гулин не верил своим ушам.

— Что вас так удивляет? Или вы считаете, что я должна сидеть сложа руки и ждать, пока…

— Вы должны были посоветоваться со мной. Один раз вы уже наделали глупостей…

— Я не делала никаких глупостей, — перебила Женя. — В том, что произошло, виноват мой отец. И сегодня я лишний раз в этом убедилась.

— Ваш отец? — удивился Гулин. — При чем здесь ваш отец?

— Он вызвал милицию… то есть вас… ваших коллег, хотя я просила его не делать этого — таково было условие… И теперь я понимаю, откуда им это стало известно, раз они следили за подъездом…

— Ну, пока это только предположения… А вот то, что ваш отец никого не вызывал, это точно. Оперативники пришли к нему в связи с убийством Сапрыкина.

— Какое отношение имеет мой отец к убийству Сапрыкина?

— Евгения Васильевна, я не могу посвящать вас во все подробности следствия, но поверьте, это именно так. То, что они появились у вас дома в тот день, — чистое совпадение. Так вот почему вы перебрались к подруге? Обиделись на отца?

— Надеюсь, вы не собираетесь читать мне мораль?

— Не собираюсь. Но ваш отец не виноват.

— Лучше скажите, что теперь делать. Может быть, поставить на прослушивание мой телефон?

— Такие вещи в одну секунду не делаются. Надо было предупредить заранее. Что, если они позвонят прямо сейчас?

— Сейчас не позвонят — передача выйдет в эфир через несколько дней.

— Когда именно?

— В ближайший четверг.

— Ну вы даете! — покачал головой Гулин. — Что вы там наговорили?

— Чтобы они…

Женя замолчала. Она не знала, говорить ли ему правду — про «любые» деньги, которые она обещала похитителям. «Скажу, а он опять разорется. Легче всего объяснять свою несостоятельность моими ошибками».

— Чтобы они?.. — повторил Гулин.

— Вернули ребенка… за новый выкуп.

— Вы назвали сумму?