– В общем, всё у тебя с позой в порядке. Главное, помни: когда ты начинаешь танцевать танго, представь, что ты становишься ещё выше, что тебя вытягивает по струне, и посмотри на себя в зеркало. Держи голову, плечи и бёдра на одном уровне, а ноги – выпрямленными и расслабленными. Плечи тоже должны быть расслабленными и опущенными. И только после этого можешь поднять руки, чтобы обнять партнёршу. Концентрация – вот что важно, и если партнёр хорошо ведёт грудью и корпусом, партнёрше этого достаточно, и тогда они оба могут влиться в музыку, излучая одновременно и силу, и энергию, и расслабленность. Получая удовольствие.

Верлен впитывала плывущий голос Дианы, одновременно и слыша, и не слыша пояснений, не отнимая взгляда от лица девушки, чувствуя, что в венах по всему телу то ли от вытянутости позвоночника, уставшего за день от автомобиля и компьютера, то ли от детского страха быть неловким и неуспешным учеником, то ли по какой-то иной причине бежит густое красное вино, и немного кругом идёт голова, как бывает, когда пьёшь это вино на крутом берегу говорливой горной реки в летнюю ночную прохладу…

Диана говорила негромко, и от этой негромкости невпопад заходилось дыхание:

– Чтобы понять смысл этого танца, его нужно слушать. Слушай танго. Утром, когда просыпаешься, в машине, вечером – всегда, когда только можешь его включить. Пусть оно прорастёт в тебя, разбудит тебя, раскачает твоё тело, твоё сердце – и вот ты уже двигаешься, двигаешься, и даже если ты стоишь, ты всё равно двигаешься. Собираешь себя в ось, вытягиваешь в струну, но ты никогда не останавливаешься. Эта разбуженная и сконцентрированная энергия танца продолжает течь в тебе, и это чувствуется и в теле, и во взгляде. Это как интонация в разговоре. Монотонную речь никто слушать не станет. Если в танце нет интонации, он безжизненный, а ты же не хочешь танцевать с манекеном?

Майя чуть усмехнулась уголком рта, живо представляя себе предлагаемые картинки. Между тем Орлова продолжала:

– Ты должна играть с музыкой, как кошка с мышкой, выпуская коготки, пряча, отпуская мелодию или снова её притягивая. Каждый танец неповторим. Всё равно что попробовать повторить поцелуй или прикосновение. Дай волю своему воображению, только не вцепляйся в музыку, как тонущий в весло, плыви в ней, наслаждайся.

От звеневшей в Дианином голосе страсти Майю пробирала дрожь, и это ощущение было пугающе незнакомым, горячим и немного жутким, но будоражило и кружило голову. Это была та самая страсть, которую девушка тщетно стремилась поймать ночью с Максом.

Тангера глянула на часы, поняла, что слишком увлеклась теорией, и вернулась к тому, с чего начала урок, комментируя каждое своё движение:

– Итак, начнём с первых шагов. Я покажу тебе основные типы. Смотри, вот это – шаг с проекцией, здесь нога опережает корпус. Шаг переносом веса – нога движется под корпусом. Вот это – шаг-падение. А это – прерванный шаг. Но каждый тип мы будем отрабатывать отдельно, так что давай, для начала, попробуй, шаг-проекция. Смотри на меня, на мои ноги, и почувствуй, как шаг рождается в тебе. Слушай себя и доверяй себе…

Когда Диана сказала, что на сегодня достаточно, Майя изумилась: полночь уже, два часа пролетели моментально. Всё тело гудело от непривычной нагрузки, но, по крайней мере, когда она сосредоточилась на отработке шагов, перестало шуметь в голове, и пол оказался вполне себе твёрдым покрытием, без болотистых кочек. Хмыкнула про себя: «Паникёрша. Трусиха. Ничего же страшного нет!».

* * *

Стащив себя утром с кровати, Верлен ощутила непривычную скованность в крестце и почему-то во внутренних мышцах бёдер: «Оказывается, не всё так просто! Есть проблемы, да. Вот попу-то чего тянет? Вроде не пинали её… Так, значит, меняем физику, хватит на тренажёрах потеть, попробуем покачаться по-другому».

Настроение, несмотря на тяжесть в мышцах, почему-то было превосходным. Полыхающее в полнеба победное солнце раскидывало золотистую пыль, прозрачный воздух дрожал, вливаясь в окна, электрически-оранжевый апельсиновый сок был вкусным, кофе великолепным, да и вообще вдруг захотелось улыбнуться.

Майя включила в тренажёрке найденные в сети записи La Juan D'Arienzo и минут сорок практиковалась в объяснённых ей вчера шагах. Получалось плохо, но это придавало дополнительный стимул: чем быстрее она овладеет азами движения, тем быстрее можно будет воплощать в жизнь дальнейшие планы. Тревожные, будоражащие ритмы сплетались в жаркий ветер, дышащий ароматами кофеен, жаровен с пряным мясом, дурманящих южных цветов, превращались в усыпанный росой узкий бокал с «Бордо», будили желание стать такой же золотистой и светлой, как тончайший океанский песок…

Пока выруливала со стоянки, ехала на работу, снова и снова переживала секунды, мгновения, всполохи мелодий, спотыкаясь на вдохе тягучего, замедленного, странного счастья от музыки. Взлетела по ступеням крыльца банка, мягко поздоровалась с охранниками и прошла через холл, ловя себя на ощущении, что хочется, чёрт возьми, хочется двигаться упруго и легко, крепко и нежно сжимая в ладонях утаённую от остального мира, открытую только вчера тайну танго.

* * *

Майя бросила взгляд на часы: десять. Август уже должен быть на месте. Если, конечно, он соизволил прийти на работу. Поднялась из-за стола, подхватила стопку документов, суть которых хотела обсудить с братом, и прошла в самый конец коридора, где находился кабинет инвестиционного директора. В приёмной брата навстречу поднялась фигуристая и обаятельная Эмма, ценный, опытный, деликатный помощник, которая была назначена Полем Верленом присматривать за обстановкой и оберегать от лишних глаз не всегда этичное поведение Августа. На вопрос Майи, на месте ли начальник, негромко ответила:

– Вообще-то только что пришёл. Если дело не срочное, может быть, позже?

Значит, брат опять пьяный. Или с похмелья. Глухое раздражение ледяным ветром задуло огонёк хорошего настроения. Верлен отрицательно мотнула головой и решительно открыла тяжёлую дубовую дверь, ведущую в просторное светлое помещение, где за громадным столом насупленным медведем восседал Август. Брат, не поднимая головы от монитора, недовольно сопнул носом и взрыкнул:

– Я же сказал – никого…

Повернулся и осёкся:

– А, это ты. Чего тебе?

Майя прошла по толстому бежевому ковру, положила бумаги на стол, скрестила руки на груди:

– И тебе доброго утра. Ты становишься вонючим засранцем, братец.

Август досадливо дёрнул клавиатуру:

– А тебе какое дело? Ты что, воспитывать меня пришла?

Не дожидаясь приглашения присесть, которого, знала, не последует, девушка отошла к такому же, как и у неё, огромному защищённому стеклу, оперлась плечом о косяк, пристально посмотрела. Под осуждающе-презрительным взглядом сестры Август съёжился и, чувствуя, что виноват, забубнил:

– Май, я вчера выпил …

Верлен оборвала его подчёркнуто спокойно и негромко:

– И вчера, и позавчера, и сегодня с утра. От тебя воняет, как из помойки. Ты сальный, потный, с перегаром, какого чёрта ты вообще здесь делаешь? Работать в таком состоянии ты не можешь, с клиентами встречаться – тоже. Зачем пришёл? Езжай домой, прими душ, побрейся, наконец, выспись. Я вечером приеду, и мы поговорим. У нас есть проблемы уже с тремя инвестиционными проектами, а тебе и дела нет.