Кэти улыбается.

— Занятия идут как обычно. Мы с Томом еще встречаемся. — Она укоризненно качает головой. — И в следующем году я все еще буду здесь. На третьем курсе.

— А, — говорит Чарли, и в его руке вдруг появляется пирожное.

Он постоянно забывает, что Кэти младше нас, и сейчас отчаянно ищет вариант продолжения разговора. В результате выбор приходится на едва ли не худший — Чарли решает дать совет.

— Третий год, по-моему, самый трудный. Курсовые. Экзамены. И разлука с Томом. — Он облизывает губы, пробуя на вкус все, что на них попало, и качает головой. — Нет, я тебе не завидую.

Чудеса все же случаются. Вот и Чарли понадобилось всего десятка два слов, чтобы все испортить.

— Жалеешь, что не пробежала?

Кэти вопросительно смотрит на него, вероятно, все еще надеясь услышать что-нибудь приятное. Мне устройство его мозгов и ход мыслей знакомы лучше.

— Олимпиада Голых, — объясняет Чарли, совершенно игнорируя мои выразительные предупреждения. — Жалеешь, что не смогла пробежать со всеми?

Вот это настоящий удар мастера. Я знал, что Чарли готовится его нанести, но не смог ничего предпринять. Желая продемонстрировать свою осведомленность, показать, что он знает, не только на каком она курсе, но и в каком общежитии живет, Чарли спрашивает мою девушку, не сильно ли она расстроилась из-за того, что не пробежала голая по двору на глазах у всего кампуса. Вопрос не так прост, как может показаться кому-то на первый взгляд. Скрытый комплимент, как мне представляется, заключен в том, что женщина с такими физическими достоинствами, как у Кэти, должна умирать от желания похвастать ими. О том, какими потенциальными опасностями чревато его замечание, Чарли даже не догадывается.

Я вижу, как напрягается лицо Кэти, но не представляю, о чем она сейчас думает, — вариантов слишком много.

— А что? Есть о чем жалеть?

— У меня много знакомых второкурсников, но среди них нет никого, кто упустил бы такую возможность.

Судя по дипломатичности ответа, Чарли все же успел почувствовать, что забрел куда-то не туда.

— Какую возможность? — не отступает Кэти.

Друга надо выручать, надо найти более изящное или хотя бы менее грубое выражение того, что именуется «пьяной обнаженкой», но мысли разлетелись, точно стая голубей, и в голове у меня только дерьмо да перья.

— Ну, сбросить одежду раз в четыре года, — бормочет Чарли.

Кэти медленно обводит нас взглядом. Приняв к рассмотрению факты — «туннельный» наряд Чарли и мои извлеченные со дна ящика брюки и рубашку, она выносит безжалостный приговор:

— Ну, тогда мы недалеко ушли друг от друга. Потому что среди моих знакомых нет выпускников, которые упустили бы возможность переодеться раз в четыре года.

Я с трудом подавляю желание разгладить складки на рубашке. Хотя бы пальцами.

Чарли, сделав свое дело, отворачивается к столу.

— Вы, парни, просто очаровашки, — говорит Кэти с принужденной улыбкой и, пытаясь исправить положение, ерошит мне волосы.

В этот самый момент к нам подходит Джил в сопровождении девушки, которая крепко держит его за руку. Судя по растерянному выражению на его лице, это и есть та самая Келли.

— Том, ты ведь знаком с Келли Даннер?

Прежде чем я успеваю ответить отрицательно, лицо Келли искажает гримаса злости. Ее взгляд направлен куда-то в угол двора.

— Идиоты, — бормочет она, отбрасывая бумажный стаканчик. — Я так и знала, что они не пропустят такой день.

Мы все поворачиваемся. На площадь, выстроившись в колонну, входят люди, облаченные в туники и тоги. Чарли восторженно ухает и выходит вперед, чтобы рассмотреть их получше.

— Скажите, чтобы убирались, — требует Кэти, обращаясь ко всем сразу, а значит, ни к кому.

Группа достигает середины двора, и становится ясно, что это именно то, чего боялась Келли: хохма. На каждой тоге нарисованы два ряда букв, и хотя буквы нижнего мне разобрать не удается, верхние выступают вполне отчетливо: «ТД».

«ТД» — не что иное, как общеизвестная аббревиатура «Тигрового двора», третьего по старшинству клуба в Принстоне и единственного в кампусе места, где сумасшедшим домом управляют придурки. Между «ТД» и «Плющом» давно идет непримиримое соперничество, и сейчас «ТД» представляется прекрасный случай сыграть шутку со своими почтенными противниками.

Кто-то смеется, но я пока еще не вижу, в чем дело. Шутники ловко замаскировались, повязав длинные бороды и надев на головы парики. Двор быстро заполняется студентами, привлеченными необычным зрелищем.

Люди в туниках и тогах выстраиваются в длинную шеренгу. Теперь уже и я различаю буквы нижнего ряда. На груди у каждого написано имя. Самый высокий, в середине, — Иисус. По обе стороны от него, справа и слева, — двенадцать апостолов.

Смех и приветственные крики становятся громче.

Келли сжимает зубы. По выражению лица Джила трудно определить, старается ли он подавить улыбку, чтобы не обидеть свою спутницу, или же пытается сделать вид, что ему весело, хотя это не так.

Парень с именем Иисуса на тоге выступает вперед и поднимает руки, призывая публику к тишине. Добившись желаемого эффекта, он отступает в сторону и произносит какую-то команду. Шеренга распадается и перестраивается, изображая хор. «Иисус» вытаскивает из-под тоги дудку и дует в нее, извлекая одну-единственную ноту. Первый ряд подхватывает ее. Второй и третий вступают почти сразу же. И наконец, когда два первых ряда уже теряют дыхание, к ним присоединяется последний.

Зрители, по достоинству оценившие вступление, награждают артистов аплодисментами и свистом.

— Отличная тога! — кричит кто-то из-под соседнего навеса.

«Иисус» поворачивает голову в направлении крикуна, поднимает бровь и продолжает дирижировать. Наконец, трижды махнув дирижерской палочкой, он театральным жестом раскидывает руки, и хор разражается песней на мелодию «Боевого гимна республики». Голоса поющих разносятся по двору.

Историю о колледже поведать мы пришли,

В подвале гроздья гнева забродили,

Так что уж извините, немного мы пьяны.

В конце концов, мы вам не кто-то там,

А друзья назаретянина, и, если бы не он,

Ловить бы нам всем рыбку в Галилее.

Иисус — обычный галилейский парень,

Вот только был при нем Святой Грааль,

А значит, в Гарвард или Йель ему дороги нет.

Слава, слава, убедил его Господь

Пойти в Принстон — верный ход.

На первое — религия, на второе — история.

Явился в кампус наш юнец,

И сразу все увидели — вот это молодец,

А он возьми и запишись в «ТД»,

От зависти чтоб все позеленели.