4. В этом примере я показываю, что нет необходимости сразу выявлять верные чувства и потребности, но полезно сделать собеседнику предложение – чтобы помочь ему спозиционировать себя на данном уровне осознания.

Недавно мне представился случай проиллюстрировать этот момент группе студентов. В разгар зимы мы занимались в плохо отапливаемом классе, время приближалось к полудню. В какой-то момент я задаю девушке обычный вопрос: «Как дела, как ты себя здесь чувствуешь?» Она отвечает мне: «Ну, все хорошо». Потом я продолжаю: «Тебя мучает жажда?» Она отвечает: «Да». – «Тебе холодно?» – «Да». – «Ты голодна?» Она, смеясь, отвечает: «Да». «Видишь, если я задаю тебе уточняющие вопросы, ты можешь заметить, что не все так хорошо, как казалось. Я не принуждал тебя испытывать чувство голода, холода или жажды, однако я подтолкнул тебя задаться вопросами по поводу данных потребностей. Ты вполне могла бы ответить отрицательно на мои три вопроса или добавить: «Но я не чувствую усталости», если бы это было так. Я протянул тебе руку помощи, чтобы побудить тебя прислушаться к себе, а не отвечать автоматически. Именно в этом цель эмпатии: в нужный момент помочь прислушаться к себе».

Четвертая стадия: Снижение напряженности, физическая разрядка собеседника часто проявляются через вздох.

Чувство, что нас поняли и приняли, часто выражается через невербалику. Очень важно дождаться этого знака, чтобы проверить, чувствует ли собеседник себя понятым и готов ли он выслушать нас.

Этот момент явно проявился, когда я общался с Каримом. Молодой человек вообще не был готов выслушивать меня до тех пор, пока сам не был выслушан.

Большинство людей жаждут участия и ощущают огромное блаженство, если к их чувствам и потребностям прислушиваются с пониманием, а не заваливают их советами или примерами из собственной жизни. В то же время я вижу людей, которым до такой степени не хватало понимания, благожелательного слушания, лишенного суждений и принятия, что у них развилось что-то вроде аллергии на эмпатию.

Словно то, что они сблизились с другим человеком и были поняты, лишает их привычной фантазии: образа непонятого бунтаря, отчаянного и сумрачного одиночества, неутешного недовольства жизнью.

И снова страх неизвестного, но здесь – в виде экзистенциальной паники – «Я всегда боролся, всегда защищался, всегда прятался за броней. Выживу ли я, если откроюсь, если заговорю, если сложу оружие?» Люди, которые до такой степени изранены, нуждаются в молчаливом сочувствии, поскольку нередко они категорически отвергают слова, отвечая на них, как уличные сорванцы: «Заткнись! Прекрати! Не твое дело!» А те, кто считает себя здравомыслящим, говорят так: «Я не переношу этих психотерапевтических речей и размытых понятий, я мыслю ясно и очень логично, только так и никак иначе». Они уже не отваживаются ничего чувствовать, не смеют жить.

Сила неприятия часто свидетельствует о силе потребности, как в приведенном ниже примере с Кати.

Несколько лет назад мы провели около недели в пустынной и солнечной местности вместе с парой десятков молодых людей, сплавляясь по реке или останавливаясь на привал. Мать бросила Кати сразу после рождения, и девочка воспитывалась в приюте. Лексикон четырнадцатилетней девчонки мог бы привести в изумление старого тюремного надзирателя! Невозможно было сказать ей ни слова без того, чтобы на тебя не посыпались ругательства, скабрезные метафоры и другие привычные ей выражения…

С самых первых дней, когда мы под палящим солнцем сплавлялись по реке, я посоветовал ей надеть поверх майки рубашку с длинными рукавами, чтобы не обгореть. Она же, едва увидев солнце, не хотела упустить ни секунды. Ее можно понять!

Вечером на привале я увидел, что у нее обгорели руки.

– Кати, у меня есть крем после загара, возьми, если хочешь. Боюсь, что тебе больно.

– Не лезь, пошел к черту…

– Отлично, Кати, нет проблем, я оставлю его здесь, если захочешь, возьмешь. Все-таки рекомендую тебе завтра надеть рубашку, иначе сгоришь. Солнце здесь намного горячее, чем у нас.

– Я сказала, заткнись, оставь меня в покое.

На следующий день она опять старательно загорала, не надевая рубашки. Вечером все ее тело покраснело и покрылось ожогами.

– Кати, на этот раз, мне кажется, что тебе не очень хорошо. Крем лежит на камне за моим рюкзаком, если хочешь, я помогу тебе намазать шею и спину…

– Отвали. Руки прочь, маньяк.

– Хорошо, Кати.

Она уходит ставить палатку. Я наблюдаю это и вижу, что у нее не получается. Она видит, что я смотрю на нее, и зовет меня.

– Эй ты, педик! Ты можешь помочь мне поставить палатку, а не сидеть и поплевывать?

– С удовольствием, Кати. – И, подмигнув, добавляю: – Еще ты можешь называть меня Тома, а не педик, о’кей?

Она смеется, я ставлю палатку. Мы немного болтаем о разных пустяках. Из-под маски бунтарки выглядывает нежная маленькая девочка. Я возвращаюсь к своим делам и сам мажусь кремом после загара. Потом я слышу, что Кати зовет меня по имени, показывая свои ярко-красные обгоревшие предплечья: «Эй! Тома, ты меня намажешь?»

В этот вечер мы ограничились предплечьями. На следующий вечер она согласилась, чтобы я намазал ей шею и плечи, потом это стало для нас маленьким ритуалом. Каждый вечер во время нашего путешествия она подходила ко мне и просила сделать ей небольшой массаж. Это также было поводом получить порцию нежности и довериться мне. Так мы постепенно приручили друг друга.

Помните Лиса из «Маленького принца»?

– Мне хотелось бы, чтобы ты приручил меня, – говорит Лис.

– Но что значит приручить? – спрашивает Маленький принц.

– Видишь ли, я для тебя просто лисица, одна из тысяч других. А ты для меня – просто маленький мальчик, один из тысяч других. Но когда мы приручим друг друга, мы станем друг для друга единственными.

Стать единственным друг для друга, единственным существом в глазах другого человека – именно этого ждала Кати на протяжении четырнадцати лет: быть уверенной, быть узнанной, принятой как одна-единственная. Отсутствие всего этого заставляло ее до такой степени страдать, что она не могла принять мои первые попытки, которые считала вторжением в ее внутренний мир.

На обратном пути, когда мы собирали ее багаж, чтобы загрузить в автобус, увозивший ее обратно в приют, она бросила обе сумки, посмотрела на меня, подмигнула и сказала: «Я не хочу возвращаться в Н…, ты удочеришь меня?»

Нередко аллергия на эмпатию встречается в супружеских или семейных отношениях. Люди могут накопить столько страдания, общаясь с ближним, что не выносят ни слова, пусть даже любовного, со стороны другого человека. Такая ситуация крайне болезненна для обоих.

Тот, кто отказывается от общения, страдает, замыкаясь в своем несчастье. Он попадает в капкан, не желая верить, что ключ от капкана – в его руках. Его чувства бессилия, возмущения и одиночества неизмеримы.