Сочетание образа фасадов и образа колодца навело меня на мысль, которую я изобразил на следующем рисунке. Я изображаю три жилища, стоящие на земле фасадом к зрителю: одно – совсем скромное, шатер; второе – чуть побольше – маленький домик; а третье – очень большое, это башня, то есть прочное и впечатляющее сооружение.

Вспомните первую главу: если мы судим, мы видим только одну мелкую черту другого человека, и эту малость, которую мы видим, мы принимаем за его реальную личность и замыкаемся на ней. Вернувшись к примеру юноши с ирокезом и пирсингом и примеру дамы в дорогой машине, мы можем обозначить юношу индейским вигвамом, даму – башней, и в виде карикатуры изобразить процесс их общения, когда они безжалостно осыпают друг друга словами, выражающими критику, априорные суждения и предубеждения:

– Ты – тупая богачка, отдавай быстро свои деньги и свою тачку…

– Ты грязный, ничтожный панк, пойди оденься прилично…

Часто, чтобы избежать подобных конфликтов, мы принимаем нейтральный вид. Это безобидный фасад – наш средний невыразительный домик. Не слишком маленький, чтобы не биться о стены, и не слишком большой, чтобы в него не попали бомбы. Мы не хотим казаться теми, кто мы есть. Это слишком страшно.

На следующей странице рисунок, который у меня получился:

Подобное общение происходит в том случае, когда мы не выходим за рамки своего интеллектуального пространства, мы оторваны как от своих, так и от чужих чувств и потребностей.

Предлагаю вам дополнить этот рисунок, как я делаю это дальше, помня, что любое жилище на нашей планете должно располагаться поближе к воде. Итак, я рою колодец под каждым жилищем и отмечаю вот что: как бы ни выглядели фасады, какими бы разными или антагонистическими они ни казались, эти жилища через свои колодцы связаны горизонтом грунтовых вод.

Люди походят на колодцы: если они углубятся внутрь себя, грунтовые воды свяжут их между собой.

Это та же самая вода, которая поддерживает жизнь всех людей, это те потребности, которые движут нами. Неважно, кто мы – кочевники на равнине или генеральный директор транснациональной компании, дворник в затерянном пригороде или раскрученная шоу-бизнесом знаменитость, – у нас одни и те же потребности в самосознании, эмоциональной и материальной безопасности, причастности к коллективу, сообществу, семье. Все мы нуждаемся в близости, свободе и независимости, признании и самореализации, в том, чтобы любить и быть любимым и т. д.

Пока мы скользим по поверхности, лицом к лицу, фасад к фасаду, велика возможность сохранить тот язык, который разлучает и разделяет нас. Если мы захотим спуститься в свой колодец и вместе с другим спуститься в его колодец, велика вероятность, что мы найдем объединяющий нас язык.

Видите, направление стрелок на следующем рисунке показывает: чтобы найти подход к другому человеку, нам приходится проходить через себя самого; чтобы соединиться с другим человеком в его колодце, мы должны сначала спуститься в свой. Для меня это служит иллюстрацией того, что по пути к другому я не могу срезать дорогу к себе самому.

Контакт – это движение, часто медленное и глубинное, от своего «я» к «я» другого человека. Это движение происходит в создаваемом нами пространстве свободы, являющемся основополагающим условием для контакта. Я по своему личному опыту знаю, что без пространства свободы нет дыхания, нет движения, нет «творческого сцепления»[20].

Я попытался сделать набросок и представить на нем движение при контакте, которое походит на танец: мы танцуем поодиночке и вместе и находим друг друга. Вспомните, например, обмен репликами между Тьерри и Адрианой (см. Первую главу) по поводу вечера «в ресторане» или дома за «просмотром видеофильма».

Это танец в четыре такта, танец в тысячу тактов. Если укротить можно принуждением или контролем, то приручить можно доверием и свободой. Мы приручаем друг друга, сближаясь в танце.

Каждый из нас регулярно заботится о своем теле, волосах, одежде, месте, где живет, а также о множестве машин и приборов, которыми пользуется: начиная с кофейника и заканчивая компьютером, не говоря уже о газонокосилке и автомобиле. Ради своего благополучия мы обеспечиваем сохранность всего этого, и это входит в наши привычки. Входит до такой степени, что мы без труда можем перенести свидание, ссылаясь на то, что необходимо отвезти машину на техобслуживание или что сломался компьютер.

Мы также можем безо всякого стеснения скорректировать свои планы, чтобы пойти к врачу («Перенесем совещание на следующую неделю, так как на этой неделе мне нужно пройти обследование»), даже для того, чтобы пойти в парикмахерскую («Дорогая, мы не сможем увидеться сегодня днем, я забыл, что записан к парикмахеру»).

А как часто мы осмеливаемся сказать: «На следующей неделе меня не будет, я должен провести ежегодный анализ своих отношений»? Или «Нам придется отложить совещание на завтра, так как я должен поддержать столь дорогие для меня отношения»? Или «Дорогая, мы не сможем встретиться сегодня днем, прежде я хочу привести в порядок свой внутренний мир»?

Как ни странно, считается, что контакт – как с самим собой, так и с другими людьми – функционирует сам по себе, без горючего, без регулировки, без ухода! Не удивительно, что он так часто изнашивается, ослабевает или разрушается; мы не ухаживаем за ним.

Мы больше озабочены материальными, а не душевными проблемами. Мы не хотим видеть, не хотим знать, близость пугает. Действительно, если мы плохо знаем себя, если мы не выстраиваем прочного контакта с собственным внутренним миром, близость, как с собой, так и с другими людьми, может внушать страх: страх потеряться, раствориться, как капля в океане. Тогда мы кидаемся к материальному, оставляя в стороне близость.

У меня есть друг, архитектор[21], который с усердием обучался ненасильственному общению, чтобы лучше понимать своих клиентов и, главное, помогать им лучше понять самих себя. Среди его клиентов было много молодых супружеских пар, строивших или обустраивающих свой дом. Очень часто в ходе работ разгорались жаркие споры, да так, что, когда дом был готов, пара распадалась. Иногда, едва работы были закончены, дома продавались…