Тот, кто держит двери открытыми и пытается протянуть руку помощи, страдает, что его добрые намерения и усилия не находят признания, отвергаются. Часто от досады он тоже, в свою очередь, начинает бунтовать, а потом проявлять агрессию. И это убеждает первого в том, что он был прав, разведя мосты. И так мы попадаем в порочный круг, или в спираль насилия. И это может длиться веками… Помните, как племенные или семейные распри переходили из поколения в поколение?!

1. Тому, кто хочет сохранить двери открытыми: избегать агрессии, влекущей за собой ответную агрессию. Но если ситуация затягивается, можно четко выразить свою неудовлетворенность, проявляя гнев, но не проявляя агрессии по отношению к другому. Дальше мы увидим, как можно выразить свой гнев в рамках ненасильственного общения, не нападая на другого.

Порой человек, пытающийся закрыть дверь, все воспринимает так, словно это направлено против него. Так что даже гнев, исключающий агрессию и свидетельствующий о той или иной потребности, может быть воспринят как агрессия. Тогда остается молчаливая эмпатия: сердечное сопереживание. Оно требует внутренней работы и сопереживания по отношению к себе, чтобы, в свою очередь, не поддаться агрессии.

Это единственный способ не попасть в порочный круг, или в спираль насилия: сохранять доброжелательность, принимать душой как страдание другого, так и страдание, которое порождает в нас его поведение. Трудиться, чтобы несмотря на обстоятельства обрести внутренний покой. Каждый из нас несет ответственность за войну или мир, сохраняющиеся в его душе.

Этот труд может потребовать помощи, если у вас нет сил в одиночестве бороться с порочным кругом насилия. Однажды, когда я почувствовал, что могу стать агрессивным, а мне хотелось оставаться доброжелательным, я ощутил потребность в поддержке извне и во внимании и участии коллег.

Разумеется, я мог бы уступить взрыву агрессии. Но когда мы бросаем об пол будильник, он может разлететься на мелкие кусочки, а его пружина – рикошетом попасть кому-то в глаз! Я не хочу больше решать конфликты подобным образом, я слишком боюсь ответного удара. И отныне мне важен не столько результат, сколько атмосфера нашего сближения. Мне больше нравится атмосфера, способствующая сохранению, пусть даже односторонней эмпатии, чем та, что пропитана агрессией.

Хорошо известно, что невозможно изменить другого человека, можно только измениться самому и изменить свое восприятие другого. Если меняемся мы, меняется и другой. Или хотя бы возрастают шансы, что он изменится. Но если мы упорствуем в своем поведении, его поведение наверняка останется неизменным.

Чтобы перекидывать друг другу мячик агрессивности, необходимо играть в паре: я атакую тебя, ты отбиваешь мяч, я удваиваю усилия, если только не принимаю решения положить ракетку и сказать, что больше не играю. Я видел, как восстанавливаются отношения, если один постоянно держит открытыми те двери, которые с упорством закрывает другой.

В сущности, чего хочет тот, кто закрывает двери и замыкается в своей обиде? Нередко ему хочется, чтобы ближний понял степень его страдания, оценил масштаб его горя, и, поскольку у него уже нет ни слов, ни желания говорить об этом, он «закрывает двери» и замыкается в себе. Что может сделать тот, кто хочет открыть двери, вопреки поведению партнера? Недвусмысленно высказываясь или не произнося ни слова, продемонстрировать, что принимает его без осуждения и упреков.

Эмпатия походит на воду, способную пробиться сквозь самые твердые скалы, потому что ее зовет та часть нашей души, которая больше других нуждается в утолении жажды.

Но часто эмпатия требует так много терпения, что у нас может возникнуть желание использовать свое время и силы более приятным образом.

2. Для того, кто хочет закрыть дверь: если он желает изменить ситуацию, я настоятельно рекомендую ему рискнуть и погрузиться в свои страдания, – чтобы избавиться от них, расставаться с комфортом, который предоставляет жалоба («Виноват папа, мама, муж, жена, любовница, дети…»), прекратить торговаться с самим собой и с реальностью («Потом все наладится, я начну жизнь заново, перееду на новую квартиру или уеду за границу, с новым супругом все пойдет по-новому»), прикоснуться к ране, чтобы вылечить ее.

Часто такая работа требует помощи, если мы не хотим сто лет ходить вокруг да около. К несчастью, мало кто в подобной ситуации обращается за помощью. Скорее, они без конца пребывают в «гордой безутешности», как герой сонета Нерваля[19].

Попросить о помощи – значит признаться в своей несостоятельности, своей слабости. Это значит потрудиться над своей раной, то есть познать себя, осознать, что наша слабость может быть проводником для проявления нашей истинной силы, душевной силы, что наша несостоятельность может быть проводником для проявления нашего истинного богатства, душевного богатства.

То, что я называю гордой безутешностью, – это остановка на «лестнице сознания»: человек остается здесь, завернувшись в свое страдание, убежденный, что его никогда не поймут, и, несмотря ни на что, более или менее осознанно надеющийся, что кто-то «займется» им.

Несомненно, такой человек правильно сделал, что остался там. Это лучшее, что он мог сделать в тот момент, в тех обстоятельствах. У него нет больше сил, чтобы попросить о помощи или просто иначе взглянуть на вещи. И меня охватывает глубокая грусть при мысли, что человек до такой степени может быть скован страданием, что не дает себе возможности извлечь пользу из сложившейся ситуации и подняться на новую ступень понимания себя. Боюсь также, что человек, замкнувшийся в себе, возвращается к движению и жизни только под влиянием шока, вызванного несчастным случаем, разрывом, болезнью или трауром.

Одна женщина, директор детского сада, в выходной день посетила семинар по повышению квалификации, а в понедельник утром пошла на работу. Там она наблюдала за поведением молодой сотрудницы, пытающейся успокоить девочку, которую мать в первый раз привела в сад. Девочка плакала, а помощница пыталась, применяя все классические приемы, «решить» проблему.

Первая модель поведения: «Ну, что ты, малышка, не грусти. Здесь очень интересно, ты увидишь». Неприятие того, что чувствует другой: его чувство вызывает беспокойство, потому что мы бессильны «что-то сделать», поэтому мы отрицаем его.

Вторая модель поведения: «Ты не должна грустить, не всем девочкам повезло попасть в такой красивый детский сад, где есть такие чудесные игрушки…» Внушение чувства вины! Мы упрекаем девочку за то, что она переживает за то, что в этот момент она такая, какая есть. Мы внушаем, что ее чувство ошибочно, что она напрасно грустит. Следовательно, мы предлагаем ей усомниться в собственных чувствах или подавить их, чтобы влиться в коллектив!