глаза, Тинч ещё и ещё раз возвращался в свой дом. Нет. Пусть лучше погибает всё, чем по коридорам его жилища будут разгуливать пьяные скоты, испражняясь по углам и растапливая печь листами его любимых книжек. Он не святой. И — "трабт ансалгт!" Попавший в засаду скорпион жалит себя в голову…

Шорох шагов вывел его из задумчивости. Он вскочил… впрочем, с опозданием. С двух сторон его крепко схватили руки ребят, по виду — на два-три года старше.

— Надо же, какой цыплёночек! — сказал один из них.

— Да какой щупленький! — заметил другой.

— Теперь никуда не денешься, выворачивай карманы! — засмеялся третий.

— Попался, паскуда! — тоскливым голосом завершил первый.

В полутьме Тинчу было не разглядеть их лиц. Впрочем, сейчас это было неважно. Липковатый страх на мгновение подобрался к горлу… охватил, оцепенил всё тело… и вдруг пропал.

Он вспомнил, как много ему пришлось пережить за это длинное, нескончаемое сегодня. Ему ли сейчас так просто испугаться каких-то искателей легкой наживы.

Только бы не сорваться, подумал он, чувствуя как в нем как на дрожжах начинает расти… теперь и не злость, а самая настоящая злоба. Надо же, как вовремя вы появились. Вот васто я и искал, вас-то мне и не хватало!

— Как я в карман полезу, если вы меня за руки держите, — с сухостью в голосе буркнул он.

— Соображает!

— А мы не гордые! Мы и сами поглядим!

— Во, гляди-ка! Это что у тебя такое?

— Чётки, — бросил Тинч.

— Чётки? А ты чё, монах?

И все трое беззаботно загоготали, отпустив при этом Тинча.

— Монах, — ответил он.

— А ну, помолись, — предложили ему.

— Ладно, помолись, может отпустим.

— Только вот пошарим в твоих кармашках, монашек.

— А чего шарить-то. Вот и куртёнка у него ничего. Возьмем карманы вместе с куртёнкой, ха-ха. Да и сапожки, гляди-ка, ничё сапожки…

— Ты будешь молиться, падаль? На колени!

— Дайте чётки, — попросил Тинч.

Почувствовав в пальцах знакомые уголки косточек, он глубоко вздохнул и привычно почувствовал, как упругая сила наполняет тело… Этой зимой, на занятиях, его подвергали и не таким испытаниям.

Для воина битва — лучшая молитва. Так-то, детки…

"Защищайся!" — шепнул изнутри голос Хэбруда. Пальцы сами чуть-чуть повернули одну из угловатых бусин. Членики чёток перестроились, прищёлкнув, одна над другой. В руках Тинча появился упругий тонкий хлыст.

Умелым ударом такого прутика можно рассечь одежду, вырвать полосу кожи, а если по голове — оглушить или ослепить противника. Ну-ка!

Щёлк-щёлк… Вз-зиу!..

Двое отскочили в стороны, с криком схватившись за запястья.

Щёлк-щёлк. Вз-зиу!..

Старшему хлыст рассек лицо и он тоже отвалил с криком.

Один из тех потянул из-за голенища ножик… Отлично. Атака идёт по всем правилам. Я долго сидел в темноте и всех вас отлично вижу. Попробуйте меня достать.

Щёлк-щёлк. И новый страшный крик. И третьему добавим, чтобы не лез… Вот так!

Щёлк-щёлк…

— Аоуы!

"Ну, хватит. Нападай на их внутренний разум! Голосом!" — шепнул изнутри бугденский учитель.

Ага, а теперь я — дикий страшный зверь. Теперь мне охота поорать. Как там в далёкой стране Майландии, кричит на воле дикий горный обезьян?

— Ууу, ваы-ы! Ваы-ваы-ваы… Вай-йяу!!!

И вдруг стало необыкновенно пусто рядом с Тинчем. И только приглушённый топот трех пар ног в три разных стороны.

Надо же, чуть-чуть не испугался!

Тинчу стало одновременно смешно и стыдно. Он представил, как по городу поползёт слух о том, что в Детской Пещере завёлся людоед и оборотень. Он имеет вид безобидного мальчика-подростка, но следы его когтей и зубов бывают ужасны…

Даже для видавших виды жителей Коугчара.

5

Поздно ночью он прокрался к воротам дома.

Тинч знал о том, о чём наверняка не догадались келлангийцы. За домом, в штабелях строительного камня, притаился небольшой деревянный сарайчик. В нём хранили садовый инвентарь, здесь же под грудой старого тряпья были припрятаны несколько мешков, наполненных картошкой и сушеными яблоками. Прокравшись мимо спящего часового, Тинч без труда проник в тайник, прикрыл и запер изнутри на засов дверь. В уголке на полке нашёл свечу и чиркнул спичкой…

"Дорогой мой Мечтатель, здравствуй!

На днях получил твоё письмо, на котором в первый раз была проставлена дата. Прошу: поступай так и впредь, хотя бы потому, чтоб разбирать, что в твоей жизни происходило до, а что — после…

Как ты и просил меня, отправляю это письмо в Бугден.

Так ты всё ходишь по заработкам? Неплохо. Настоящий мужчина должен уметь сам зарабатывать на жизнь. Не грусти, если тебе иногда покажется, что занимаешься не своим делом. Никакой опыт не пропадает без пользы…

О капитане Гриосе… Мутное это дело. Винюсь, что когда-то давно не сказал тебе всего, хотя — наверняка понять, что к чему ты смог бы только сейчас. Но — давай подождём до нашей встречи…

Твои прогулки на Кипящие Рифы… Хм. "С товарищем". Ты поосторожнее там. Не пропади сам, не утопи "товарища"…

Беда, беда, что меня нет рядом. В письме о многом не напишешь, а доверять сокровенные мысли бумаге, которая будет ползти через три страны, как-то не очень удобно. Словом, если тебе пришла в голову мысль завести себе подругу… мне бы не хотелось, чтобы тебя постигло преждевременное разочарование.

Не спеши…

Меня немного тревожат твои поиски на почве религии. Видит Бог — я нисколько не хочу покушаться на саму идею Его существования. Я верую в Него, и могу привести немало примеров, когда убеждался в Его ко мне участии. Чего стоит хотя бы опыт одного из моих первых боёв, когда на узкой дороге у коня лопнула подпруга и я оказался на земле под копытами всего эскадрона, что как тень промчался над моей головой, но ни одна из лошадей не задела меня копытом…

Я знаю, хотя и не навязываю этого никому, что Он — Един, Многолик и Истина.

Впрочем, каждый человек, в сущности, и есть тот, кого он сам называет Богом. У каждого свой образ Бога, и он всегда очеловечен. Человеку достаточно Бога внутри. Внутреннее тепло согревает лучше наружного.

Как писал один неплохой поэт, от природы человек должен жить как птица. Не отвергать даров Свыше, ханжески прикидываясь скромным или убогим. Опираться на людей. Самому быть опорой. Плясать, когда весело. Рыдать, когда грустно. Не желать зла. Делать, что обязан. Работать днем. Спать ночью…

Можно отлучить меня от церкви, но не от Бога. Моего Бога, как мою душу я не отдам никому…"

Дочитав письмо до конца, Тинч погасил свечу. Лёжа на мешках, укрытый отцовской курткой, поглядывал сквозь прореху в