Интересно, что он сейчас о ней думает? И что скажет, когда вернется?

Сердце глухо колотилось в груди, пока она обдумывала все возможные варианты. «Да» или «нет». Что бы он ни выбрал, ее мир перевернется. Снова!

С минуту она мерила комнату шагами, стараясь собраться с мыслями. В задумчивости Джесс нечаянно наткнулась на одну из картин, прислоненных к стене, и отскочила, когда картина с гулким стуком упала на пол. Подняв картину, Джесс снова прислонила ее к стене и, чтобы успокоиться, присела на корточки и велела себе дышать. Глядя на задник, она вдруг сообразила: она одна в мастерской Ксандера, а вокруг — картины, приготовленные к выставке. Пусть его нет рядом, по крайней мере, она может получить то, за чем пришла. И даже если он даст ей отставку, она все равно вернется в редакцию и привезет Памеле недостающий материал для статьи. А потом можно будет ехать домой и выплакаться там всласть.

Джесс робко подошла к тому месту, где стояли самые большие картины, скрытые до поры до времени от посторонних взглядов. Дрожащей рукой откинула угол брезента и увидела картину.

Сердце у нее екнуло; она не верила своим глазам. С картины на нее смотрела она сама — обнаженная, с поразительно похотливым выражением лица.

Она едва не задохнулась; от ужаса у нее стеснило грудь.

Круто развернувшись, она сорвала покрышку с картины, стоявшей на мольберте посреди комнаты, и снова увидела себя. Она лежала, привязанная к кровати, правда, одетая, но над ней в воздухе парило изображение ее же обнаженного тела в самой откровенной сексуальной позе.

Он запечатлел на холсте самые интимные, самые личные моменты их недолгой совместной жизни и собирался использовать их для извлечения коммерческой выгоды!

При мысли о том, что эти картины будут выставлены на всеобщее обозрение и миллионы людей узнают ее, ей стало тошно.

Он вовсе не думал о ней; он ее использовал!

Каким-то образом Ксандеру удавалось отвечать на добродушные расспросы агента и обсуждать подробности выставки, хотя признание Джесс вихрем кружило в его голове. Она его любит! Он изумился, как ни странно, обрадовался, увидев ее на пороге, и неожиданно понял, что скучал по ней. Но ее признание застигло его врасплох. Хотя она явно проговорилась, сначала сказала, а потом подумала, по выражению ее лица он понял, что она не шутит. И ужасно перепугался.

Впервые в жизни он понятия не имел, что делать. Обычно он сразу давал отставку женщинам, которые признавались ему в любви, но ему не хотелось поступать так с Джесс. Она была для него не просто одной из многих… Но кем именно, он пока не понимал. Он знал одно: им непременно нужно поговорить.

Избавившись наконец от Пола, он вернулся в мастерскую и увидел, что Джесс стоит перед последней картиной, над которой он работал, — с изображением ее двойной сущности: ее тела и души. Первым его порывом было подойти к девушке и снова накрыть картину, а заодно отругать ее за то, что она подглядывала. Но потом он увидел на ее лице выражение изумления и недоверия.

— Ты рисовал меня обнаженной, пока я спала? — спросила она с такой болью, что он замер на месте.

Опомнившись, направился к ней, раскинув руки; темная, жгучая волна зародилась в груди и спустилась вниз.

— Джесс, ты была восхитительна… На меня снизошло просветление — такого со мной не было уже давно.

Она ответила ему ошеломленным взглядом:

— И ты решил, что со мной можно так поступать, хотя знал, как я не люблю показывать свое тело? Ксандер, я не лукавила и не капризничала, но ты решил, что можешь рисовать меня, не спросив моего согласия и даже без моего ведома?

Холодок пробежал по его спине.

— Я подумал… может быть, ты уже перестала волноваться из-за того, как ты выглядишь без одежды…

Она не дала ему договорить:

— Ты решил, что исправил меня? Тебе показалось: после того как я благодаря тебе испытала несколько оргазмов, я вдруг полюбила свое тело настолько, что позволю выставлять его напоказ перед всем миром? — Голос у нее дрожал. — Ксандер, то, что было между нами, предназначалось только тебе. Я ни за что не позволила бы соблазнить меня, если бы знала, как ты со мной поступишь… Ты обманул мое доверие.

— Джесс, ты принимаешь все слишком близко к сердцу…

— Ты хоть понимаешь, как унизил меня? А ведь я тебе доверяла. Я думала, ты хороший… конечно, я знала, что ты эгоист, но в глубине души порядочный человек. А оказывается, для тебя главное — твое искусство… Твоя… карьера.

— Но ты так замечательно выглядишь! — беспомощно ответил он, растерявшись.

— Не в том дело. — Она наградила его таким холодным взглядом, что ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы выдержать его.

От досады и огорчения он поморщился:

— Хочешь, чтобы я снял картину с выставки? Это лучшая вещь, какую я сотворил за много лет! И вдохновила меня ты. Тебе бы гордиться…

— Гордиться! — презрительно повторила она. — Чем гордиться? Пусть все знают, что я была твоей очередной дурочкой, с которой ты спал, чтобы получить что хочешь, а потом отшвырнул меня в сторону? Ты считал, что имеешь право рисовать меня в таком виде… — Она ткнула пальцем в холст. — Я не думаю, что ты способен полюбить меня так, как нужно мне. Я думала, может быть, ты понял меня и время, которое мы провели с тобой, что-то для тебя значит. Видимо, я ошибалась. Я была наивной дурочкой, потому что решила, что сумею тебя приручить. Дело вовсе не во мне, верно, Ксандер? Как всегда, главное для тебя — ты сам и твое… творчество!

Он не мог ответить. Никакие слова не приходили на ум. Он не искал прочных отношений, а то, что случилось с Джесс, свалилось на него совершенно неожиданно, и сейчас, когда он переживал творческий подъем, он боялся, как бы что-нибудь ему не помешало. Сейчас думать о ком-то другом значило отнимать у него драгоценную энергию, отрывать его от работы, а он не мог допустить, чтобы что-то — кто-то — спугнуло его музу. Ему нужно было доказать миру, что он вернулся, что его талант вырос, что он сильнее, чем когда бы то ни было. Он преодолел инерцию, которая так долго держала его в заложниках. Он сумел доказать, что его талант — не случайность, что его дар не угас. Пусть недоброжелатели утрутся! Нельзя допускать, чтобы его отец оказался прав…

Джесс сердито смотрела на него еще секунду, напрасно надеясь, что он соберется с духом и ответит. Увидев, что он не открывает рта, она развернулась и убежала прочь, с силой захлопнув за собой дверь мастерской.

Ксандер плюхнулся в кресло, не в силах разобраться в мыслях, путавшихся в голове. Он надеялся, что Джесс обрадуется и будет гордиться, увидев его картины, похвалит его, скажет, какой он молодец… Оказывается, больше всего ее заботит, как она выглядит на его полотнах!

Им овладела какая-то вялость; не в силах подняться, он долго сидел и смотрел в пространство.

Следующие несколько дней ему все меньше нравилось смотреть на ее последнее изображение; радость творца затмили причиненные им боль и обида.